До этого мне помогала мама. Родители настроились на переезд в Питер, но я попросил с этим не торопиться. Северная столица никогда не казалась мне домом.
- А мать? - Полина повторяет вопрос, ответ на который не услышала.
- Мать Женю в последний раз видела в родильном зале, - говорю чуть резче, чем планировал. Запретная территория. Лучше не входить. Полина это чувствует и напрягается. - Она жива, разумеется, никакой драмы. У нее был выбор уехать работать за границу или остаться в России и видеть ребенка. Она его сделала.
- Может, вернется.
- Не вернется.
А если вернется, то пожалеет.
Мы смотрим друг другу в глаза, пока Полина не опускает свои. Я не хочу подавлять ее в этот момент, но и истерик я больше терпеть не стану. Тот эпизод с выкриком про изнасилование был последним подобным.
Мне такое не подходит. Больше — нет.
И да, Полина всегда будет для меня особенной. Номер один в моем сердце. Единственная в своем роде, совершенно незабываемая. Но теперь в моей жизни два особенных человека. Я люблю их по-разному, но одинаково сильно. И если Полина потребует выбирать, я выберу не ее.
Пять лет — это целая жизнь. Блть, смешно даже думать о том, чтобы мириться при наших исходных данных.
Ничего не исправить. Поздно. Да и было ли для этого хоть когда-то время?
Что ж меня так тянет-то к ней, несмотря ни на что?
Тянет словно веревкой, невидимым тросом. Сколько раз ни пытался его обрубить, разорвать, зубами перегрызть — по хрену. Крепче прежнего.
Где бы ни был, чем бы ни занимался. Тянет. И днем и ночью. Да и не Красноярск мой дом, в общем-то. По сути, мне все равно, где жить, лишь бы иметь доступ в оперблок. А вот к ней — тянет. Она - дом. Мягкое тепло, не раздражающая ласка. Мой покой, мой мир.
Ну что ж.
Под моим прямым взглядом Полина снова начинает метаться туда-сюда. Для нее это слишком. Я помню, как рушилась моя мечта. Как я держал в руках бланк УЗИ и понимал, что как прежде уже не будет.
После нашего развода Полина ни разу не приезжала к моим родителям, да и я сам сказал им о будущем внуке далеко не сразу. Ближе к родам. Я особо никому не говорил.
Когда появляются дети — взрослеешь мгновенно. Пусть этот ребенок от нелюбимой женщины, но это мой родной ребенок.
Как такое произошло? Как вообще это было возможно? Шестнадцать лет контрацепции и один-единственный сбой. И вот у меня есть Женя. И он классный. Хорошо, что он у меня есть.
Я смотрел на младенца в роддоме и чувствовал себя другим человеком. Потому что мое «я» и мои желания навсегда отошли на второй план. Впредь прежде, чем принять какое-то решение, я должен был убедиться, что последствия не навредят моему ребенку.
- Ты поэтому развелся? - спрашивает Поля.
Киваю.
Я взял билеты домой. Наконец-то. Надо было раньше, но раньше не получилось. Я был полностью свободен уже два месяца. Навел справки, Полина тоже оказалась свободна. Стоит - не стоит? Маялся. Сомнительно. Но тянуло. Все время тянуло. Канатами.
Мама рассказывала, что Поля ждет, что девочка раскаивается. Три года прошло, а она ждет. С ума сойти, кто бы мог подумать? Любит. К тому времени я добился многого, вернулся в профессию, но... в глубине души я просто хотел домой. Пусть даже моего дома вроде как и не существовало больше.
Как хирургу мне дали нужные рекомендации. Я был полон надежд все вернуть — жену, работу. Не представлял как, но чувствовал в себе силы попытаться.
Почти три года прошло с нашей последней встречи с Полиной, но она на развод так и не подала. И я тоже не собирался. Что-то держало. Особенное. Мы с Полей... Кем мы были пять лет назад? Адаптирующийся к мирной жизни военный врач и девочка-мажорка. Но мы умудрились создать в нашем браке нечто особенное. То самое, что, как ни мыкались позже по углам, восполнить так и не получилось. Оно манило, звало.
Тогда-то я и узнал, что стану отцом. Нарисоваться перед женой с таким вот сюрпризом было уму непостижимо. Развод по почте должен был поставить точку. Полина должна была меня возненавидеть и начать новую жизнь.
Так было правильно.
Мой план удался. Все эти два месяца, что я в городе, она смотрела на меня, как на монстра, чудовище, предателя, источник боли. Изредка только с восхищением, когда работали вместе.
Нам надо было поговорить. А потом, в ее квартире, все пошло не по плану. Потому что под кожей она у меня, в сердце. Не вытравить ни злостью, ни разлукой, ни здравым смыслом.
Да, бросила, как подлая сука. Вещи тайно вывезла в самые херовые дни моей жизни. Мои друзья ее тварью последней назвали, конченой продажной мразью. Я, блть, одному в пылу ссоры за это морду набил. Сломанными руками, да. Рты затыкал, идиот. Не верилось. Пришли с допроса, а в квартире бардак, как после налета. Ограбление? Соседка заверила, что Полина приходила, своим ключом открывала. С какими-то людьми. Привела посторонних домой, они в обуви ходили не стесняясь. Накурено в комнатах. Пздц как меня бомбило.
Но как же не верилось, что она просто бросила меня в таком состоянии! По хрену, что из-за ее семьи со мной все это случилось. Это неважно. По хрену, что не поверила сразу и молчала, когда ее сестра орала, что я убил Барсукова. Допустила мысль, что я специально ему помощь не оказывал. Словно не трахалась со мной до этого полтора года, словно не доверяла всю себя. Будто я непредсказуемый мудак.
А может, и правда не доверяла? Зачем тогда лгала? Зачем был штамп в паспорте и все остальное?
Ладно, по хрену. Запуталась. Но...
Она... сидела в своей крепости из золота. Неделю за неделей. Пряталась за спинами охранников. Я деньги на операцию собирал по друзьям, с которыми до этого из-за нее разругался. Побирался. Надо было быстро и много. Нищий, никому не нужный инвалид. Я злился на нее, когда не мог помыться и переодеться из-за поломанных пальцев. Когда в поезде просил сумку расстегнуть, потому что пальцы после гипса не слушались и собачку молнии не мог ухватить. Когда в больнице пытался как-то есть местную дрянь и никто не позаботился принести домашней еды.
Ее не было рядом. Просто не было. Она, блть, моя жена! Она должна была мне помочь помыться и из сумки кружку достать. Она должна была быть рядом в то время, когда мне сдохнуть хотелось.
Как моя мать с отцом. Когда он получил травму и уволился со службы, она собралась безропотно и вернулась в Сибирь из Гамбурга. И работать пошла, и по дому все делала, хотя прежде ни одной тарелки руками не помыла, — у нас полный дом техники был. Она его не бросила и ни разу не попрекнула.
Мне все говорили, что связь с мажоркой меня уничтожит. Избалованная, инфантильная, порывистая. Не для меня.
К концу лета, за все четыре месяца полного игнора с ее стороны, безразличия и обманутых надежд, я ее ненавидел за все свое бесконечное одиночество. Ненавидел каждый день, когда без рук пытался сам кое-как устроить свой быт. Когда общался с наставниками, и они мне сочувствовали и рассказывали, что взяли нового хирурга на мое место. Из-за бабы карьера пошла по пи**е. И где баба теперь? Мои родители столько сил вложили в мое образование, они смотрели на мои руки и молчали. Я не то что оперировать, я ложку поначалу ко рту поднести не мог. Все расплескивалось.
