Вместо этого, как сказала Лин Микел Браун, нам нужно навести детей на мысль о «возможности, даже в самых тяжелых условиях, прибегнуть к изобретательным отказам и сопротивлению».
Не подвергайте своего ребенка газлайтингу. Когда он замечает, что кто-то ведет себя по-настоящему плохо, пусть знает, что об этом можно сказать вслух. Джеки Рубинштейн решила поверить своему пациенту Деннису, но не своей опасной коллеге Дорин Литтлфилд. Хороший моральный выбор. На самом деле она сказала: «Это действительно нехорошо, перестань», хотя тот факт, что она это сделала, привел к тому, что ее посчитали нарушительницей спокойствия люди не столь проницательные.
Что касается мальчиков, в книге «Воспитание Каина: Защита эмоциональной жизни мальчиков» (Raising Cain: Protecting the Emotional Life of Boys) ведущие детские психологи Дэн Киндлон и Майкл Томпсон выражают свою озабоченность тем, что часто «уязвимые отцы обращаются к проверенным временем оборонительным ответам, желая поддерживать фикцию, что “отец лучше знает”»
[42]. Родители, и особенно отцы, обычно учат своих сыновей подчиняться власти несмотря ни на что, и, учитывая неправильные культурные и политические обстоятельства – а такие обстоятельства с болезненной регулярностью возникают на протяжении всей человеческой истории, – этому уроку вполне подошла бы оговорка на случай самоубийства. Тот факт, что родители хотят привить определенное уважение к законной власти, понятен и, вероятно, имеет важное значение для функционирования общества, как нам это известно. Но принуждать детей к пассивному, безмолвному послушанию – это как хлестать лошадь, которая уже почти мертва.
Подчинение очевидной власти – инстинктивная реакция большинства людей и без всяких натаскиваний, и повышать чувствительность этого рефлекса – значит делать детей уязвимыми для любого агрессивного или социопатического «авторитета», которые могут встретиться позже в их жизни.
Самый надежный знак: поведение бессовестных людей противоестественно обращено к вашей жалости.
Мотивами послушания во вред каждому могут также стать ценности патриотизма и долга. Подкрепленное таким образом рефлекторное повиновение способно поглотить человека еще до того, как у него появится возможность спросить себя, может ли он проявить «нужные» качества, когда дело касается его собственной жизни и собственной страны. Этот вопрос может звучать так: «Хочу ли я сражаться и, возможно, умереть за корыстный интерес внешней власти?»
Тем не менее я считаю, что сейчас, в наши дни, мы стоим на краю возможности, которая тысячи лет находилась в процессе становления. В прошлом веская причина выживания приводила к тому, что люди действительно нуждались в том, чтобы их дети не расстраивали планы, не задавали слишком много вопросов и неуклонно подчинялись приказам. Жизнь была физически тяжелой и опасной, а дети, которые бросали вызов власти, могли просто не дожить до своего совершеннолетия.
До недавнего времени мы выращивали людей, для которых моральная свобода была роскошью, а вопросы к власти представляли угрозу для жизни. И таким образом мы были невольно созданы для социопатических завоеваний. Но сейчас, в развитом мире, для большинства из нас условие выживания больше не актуально. Мы можем остановиться. Мы можем позволить нашим детям задавать вопросы. И когда они вырастут, они могут, не сомневаясь в своих чувствах, взглянуть взрослым хулиганам в глаза и сказать: «Это действительно нехорошо, перестань».
Но как насчет тех из нас, кто уже вырос? – ведь мы десятилетиями практиковались в игнорировании своих собственных инстинктов. Как мы можем избежать газлайтинга и позволить себе распознавать людей, у которых нет совести? Эта проблема будет рассмотрена в следующей главе. Интересный вопрос с довольно неожиданным ответом.
Глава 6
Как распознать бессовестных
В пустыне один старый монах сказал путешественнику, что голоса и Бога, и дьявола едва различимы.
Лорен Айзли
Если бы дьявол существовал, он бы хотел, чтобы мы пожалели его.
В моей практике есть один из вопросов, который мне задают чаще всего: «Как я могу определить, кому можно доверять?» Так как мои пациенты – люди, с трудом выжившие после психологических травм, большинство из которых нанесли им другие люди, не обязательно социопаты, неудивительно, что они задаются этим вопросом. С другой стороны, я считаю, что эта проблема является актуальной для большинства из нас, даже для тех, кто не перенес серьезных травм. Мы все так или иначе стараемся оценить, есть ли у человека совесть. В этом отношении нас особенно интересует близкое окружение, а когда в этом окружении появляется новый человек, мы тратим много энергии, чтобы «проверить» его, и подчас принимаем желаемое за действительное.
Бессовестные не носят особые рубашки и у них нет клейма на лбу, и тот факт, что мы вынуждены принимать важные решения относительно других, основываясь не более чем на догадках, приводит нас к иррациональным стратегиям, которые с готовностью становятся пожизненными стереотипами. «Не доверяй никому старше тридцати», «Никогда не доверяй мужчинам», «Никогда не доверяй женщинам», «Никогда никому не доверяй» – самые популярные примеры. Мы хотим четких правил, даже радикальных, потому что нам очень важно знать, кого опасаться. Но эти приблизительные стратегии неэффективны, и что еще хуже, они, как правило, вызывают волнения и несчастья в наших жизнях.
Никакого универсального решения, никакой лакмусовой бумажки для проверки нет, единственный способ узнать истину – близкое знакомство с кем-то в течение многих лет. Чрезвычайно важно признать этот факт, хотя он может показаться неутешительным. Неопределенность в этом отношении – это просто часть человеческого бытия, и я никогда не встречала никого, кто смог бы полностью избежать ее, разве что выпадет необыкновенная удача. Представлять, что существует некий эффективный метод – такой, который до сих пор не придуман, – значит заниматься самобичеванием, несправедливым и принижающим.
Когда дело доходит до доверия другим людям, мы все совершаем ошибки. Некоторые из этих ошибок значительнее, чем другие, но их не избежать.
Изложив это, когда меня спрашивают о доверии, я говорю также, что есть плохая новость и есть хорошая. Плохая заключается в том, что действительно существуют люди, у которых нет совести, и этим людям вообще нельзя доверять. В среднем это четыре человека в случайно набранной группе из ста человек. Хорошая новость, и даже очень хорошая, – то, что по меньшей мере девяносто шесть человек из ста связаны ограничениями совести, и поэтому можно рассчитывать на то, что они будут вести себя в соответствии с достаточно высоким базовым уровнем порядочности и ответственности. Другими словами, они станут вести себя более или менее так же, как вы и я. На мой взгляд, второй факт гораздо убедительнее первого. Это означает, что на определенном уровне просоциального поведения наш межличностный мир безопасен на девяносто шесть процентов.
