Социопаты иногда проявляют краткий интенсивный энтузиазм – хобби, проекты, общение с людьми, без обязательств и без продолжения. Интерес вспыхивает внезапно и беспричинно и заканчивается так же.
– У меня появились муж и ребенок. Казалось, я должна была переживать самый счастливый период в моей жизни, но он был одним из худших. Я, уставшая, приходила домой с работы, а няня рассказывала мне, что Люк за весь день даже не взглянул на Джонатана. Через некоторое время мой муж стал мне настолько отвратителен, что я даже не смогла спать с ним в спальне. Мне стыдно говорить об этом, но я год спала в гостевой комнате.
В целом самая большая трудность, которую Сидни испытала, рассказывая мне свою историю, заключалась в болезненном стыде из-за того, что случилось с ее жизнью. Как она выразилась: «Вы не можете представить, насколько унизительно признавать, даже просто признаться самой себе, что ты вышла замуж вот за такого человека».
– И я была не ребенком, когда сделала это. Мне было уже тридцать пять, не говоря о том, что я несколько раз объехала весь мир. Я должна была понять. Но я просто ничего не замечала, и это не только моя слепота: не думаю, что кто-то из тех, кто был рядом, заметил хоть что-нибудь. Сейчас все говорят мне, что им и в голову не приходило, что Люк так поступит. И у всех разные теории о том, «что не так с Люком». Было бы смешно, не будь это так неловко. Друзья списывают все на разные причины, от шизофрении до чего-то вроде синдрома дефицита внимания. Можете себе представить?
Неудивительно, что ни один человек не догадался, что у Люка просто нет совести, и поэтому он проигнорировал свои обязательства перед женой и ребенком. Поведение Люка не соответствовало никакому из образов социопатии, даже ненасильственной социопатии, потому что Люк, хотя и имел высокий IQ, был в сущности пассивным. Он не стремился перерезать кому-то горло в попытке достичь власти или богатства, ни буквально, ни фигурально. Он не был корпоративной акулой и совсем не походил на высокоскоростного Скипа. У него не было достаточной жизненной силы даже для того, чтобы стать обычным аферистом, или физической храбрости, чтобы грабить банки (или почтовые отделения). Он не был двигателем. Он был, по сути, антидвигателем. Его преобладающим стремлением было оставаться пассивным, избегать работы и иметь кого-то, кто обеспечил бы ему комфортный образ жизни. И он напрягался ровно настолько, чтобы достичь этой средненькой цели.
И как же Сидни наконец распознала его бессовестность?
Люк продолжал давить на жалость.
– Даже после этого действительно безобразного развода он все еще болтался вокруг дома, я имею в виду почти каждый день. Он снова снял никудышную квартирку и всегда спал там, но днем болтался у меня дома. Теперь я знаю, что не должна была пускать его, но мне стало его жаль, к тому же он теперь уделял больше внимания Джонатану. Когда он возвращался домой из детского сада, Люк иногда даже встречал его у автобуса, немного учил плаванию и что-то еще. Я ничего не чувствовала к этому человеку. Я действительно не хотела его видеть, но я и не встречалась ни с кем другим – вряд ли я теперь поверю другому мужчине, – и я подумала: нет ничего плохого в том, если Джонатан узнает своего отца, получит хоть немного внимания от него. Я подумала: стоит потерпеть ради этого. Но это была ошибка. Первой все поняла моя сестра. Она сказала: «У Люка нет никаких отношений с Джонатаном, у него отношения с твоим домом». Как же она была права! Я теперь уже не могла избавиться от него. Все стало ужасно, и сложно, и… противно. Было очень противно.
Сидни вздрогнула, затем сделала глубокий вдох и продолжила:
– Когда Джонатан был в первом классе, я поняла, что надо выгнать Люка из нашей жизни раз и навсегда. Просто не было покоя, не было… ну, я хочу сказать, – радости. Постоянно видеть рядом кого-то, кто настолько равнодушен к тебе, – это правда высасывает всю радость из жизни. Люк продолжал появляться. Он заходил в дом или устраивался поудобнее у бассейна, как будто все еще жил у меня, и меня это безумно напрягало. Я задергивала шторы, чтобы не видеть его. Это было сумасшествие. Потом я поняла: Джонатану тоже не хотелось, чтобы Люк был рядом. Я стала просить его уйти. Вот если бы я была у кого-то дома и меня попросили уйти, я бы сразу ушла, остаться – это было бы ниже моего достоинства. Но Люк так не считал. Он вел себя, будто не слышит меня, что было неприятно само по себе, или исчезал на какое-то время, а потом возвращался как ни чем не бывало. Все кончилось тем, что я стала кричать на него, угрожая вызвать полицию. И знаете, что он сделал?
– Он использовал Джонатана, – кивнула я.
– Верно. Откуда вы знаете? Он использовал Джонатана. Например, мы были у бассейна, все трое, и вдруг Люк заплакал. Во всяком случае, слезы полились настоящие. Потом он взял сетку, которую мы использовали для чистки бассейна, и начал чистить воду с видом страдающего мученика. Джонатан, глядя на него, тоже заплакал. Он сказал – и я это запомню на всю оставшуюся жизнь: «О нет. Бедный папа. Неужели мы должны его прогнать?» Услышав это, Люк посмотрел мне прямо в глаза. Это был самый жуткий взгляд, какой я когда-либо видела… как лед… это трудно объяснить. И я вдруг поняла, что для Люка это была игра, и я проиграла.
Через год после этой сцены у бассейна Сидни уволилась из университета и уехала из Флориды. Она и Джонатан поселились в Бостоне, чтобы быть ближе к сестре Сидни и подальше от Люка. Через несколько месяцев Сидни пришла ко мне. Ей надо было проработать некоторые проблемы, оставшиеся после ее брака, и прежде всего избавиться от самобичевания, что она вышла замуж за Люка. Она чрезвычайно стойкий человек, и у меня есть все основания полагать, что ее жизнь стала более счастливой. Во время сеансов терапии она иногда шутила, что можно было бы ограничиться «лечением географией», но долгий путь самопрощения куда надежней.
Сидни согласилась с тем, что ее бывший муж страдал отсутствием совести, и осознание этого факта помогло ей. Наибольшую озабоченность у нее вызывает эмоциональная уязвимость ее восьмилетнего сына Джонатана. Когда я в последний раз видела Сидни, она призналась мне, что Джонатан все еще заводит полные слез разговоры о Флориде и о том, как ему жалко папу.
Социопатия – это больше чем просто отсутствие совести, это неспособность обрабатывать эмоциональные переживания, в том числе любовь и заботу.
Глава 7
Этиология отсутствия вины: что вызывает социопатию?
С юности я задавалась вопросом, почему многие люди находят удовольствие в унижении других. Однако разрушительное желание причинять боль не является универсальным свойством человеческой натуры. Это подтверждает хотя бы то, что еще больше людей чувствительны к страданиям других.
Алиса Миллер
Социопаты вступают в брак по определенным причинам, но они никогда не женятся по любви. Они не могут искренне полюбить ни супругов, ни детей, ни даже домашних животных.
Во многих отношениях Люк, Дорин и Скип различаются между собой. Люк инертен. Ему нравится ничегонеделание, и он предоставляет более ответственным членам семьи заботиться обо всем. Дорин завистлива и хронически неудовлетворена. Она тратит очень много энергии, чтобы другие люди на ее фоне выглядели незначительными фигурами. А Скип хотел бы править миром, для него это было бы грандиозным развлечением. У них разная мотивация, но всех троих объединяет то, что в интересах своих амбиций они могут делать что угодно без малейшего проблеска вины. Каждый из них желает чего-то своего, но все они получают то, что хотят, абсолютно одинаковым образом, то есть без капли стыда. Скип нарушает закон, ломает карьеры и жизни – и ничего не чувствует при этом. Дорин всю свою жизнь превратила в ложь, она мучает беспомощных, чтобы испытать острые ощущения, она оговаривает своих коллег – и тоже без малейшего проблеска смущения или ответственности. Чтобы заполучить кого-то, кто бы заботился о нем, дом, за который не надо платить, и бассейн, Люк, не испытывая никаких чувств, женится на честной женщине, которая хочет иметь семью, а потом крадет радость из детства своего сына в попытке сохранить собственное инфантильное положение. И в его случае – никакого чувства вины.
