Ханна очень любила своего отца.
– Он самый нравственный человек в мире. Он действительно такой, – сказала она решительно. – Вы бы видели людей, пришедших на суд… Они сидели и плакали, плакали и плакали. Им было так жалко его, но они ничего не могли поделать. Понимаете, ничего не могли поделать…
Убийство произошло мартовской ночью, когда Ханна, второкурсница колледжа, была дома во время весенних каникул. Перед рассветом ее разбудил очень громкий шум перед домом ее родителей.
– Я тогда еще не знала, что это был выстрел, – сказала она.
Девушка сонно встала, чтобы посмотреть, что там такое, и обнаружила, что мать стоит у открытой входной двери, плача и заламывая руки. В дом врывался мартовский воздух.
– Знаете, это самое странное. Я все еще могу закрыть глаза и увидеть, как она стоит. Ветер раздувал ее халат, и было такое чувство, будто я уже знаю, что произошло. Понимаете, я знала, что произошло. Я знала, что моего отца арестуют. Я все это видела. Это похоже на картину из ночного кошмара, верно ведь? Не верится, что это происходит в реальной жизни, и ты продолжаешь думать, что вот-вот проснешься. Иногда я все еще думаю, что проснусь, и все это окажется каким-то ужасным сном. Но откуда я все поняла, прежде чем узнала хоть что-то? Я видела маму, стоящую там… Как будто что-то подобное уже происходило в прошлом, дежавю или что-то подобное. Это было странно. А может, и нет. Может быть, это просто сейчас так кажется, когда я это вспоминаю. Я не знаю.
Как только мать увидела Ханну, она схватила ее, как будто на них мчится поезд, и закричала: «Не ходи туда! Не ходи туда!» Ханна не сделала ни шагу и не стала требовать объяснений. Она просто стояла в объятиях напуганной матери.
– Я никогда раньше не видела ее такой. Еще раз хочу сказать, все это было, как будто я уже прошла через это. Я точно знала, что лучше остаться в доме.
В какой-то момент – Ханна не знает, как долго это продолжалось, – вошел ее отец.
– У него в руках не было ружья. Он бросил его там, где-то во дворе, – вздохнула девушка.
Одетый только в пижамные штаны, он стоял перед своей семьей.
– Отец тяжело дышал, но он не был напуган, ничего подобного, и всего на секунду я подумала, что, может быть, все будет хорошо.
Когда Ханна произнесла это, на ее глазах снова появились слезы.
– Я была слишком напугана, чтобы спросить, что случилось. Через некоторое время мама отпустила меня. Она пошла и позвонила в полицию. Я помню, она спросила отца: «Он ранен?» Отец ответил: «Думаю, да. Думаю, я ранил его». И вот после этого она пошла на кухню и позвонила в полицию. Так и надо делать, правильно?
– Правильно, – кивнула я; это был не риторический вопрос.
О том, что произошло, Ханна узнала по обрывкам информации. Той ужасной ночью мать Ханны, всегда спящая чутко, услышала шум в гостиной – ей показалось, что кто-то разбил стекло. Она разбудила мужа. Звуки усилились. Не было сомнений, что это злоумышленник.
Отец встал с постели, не включая света – он пользовался маленьким фонариком, – вытащил ружье, которое хранил в шкафу, снял его с предохранителя и зарядил. Мать Ханны умоляла его позвонить в полицию, но он прошептал ей: «Оставайся здесь!» – и в полной темноте вышел в гостиную.
Вор, вероятно, услышав его шаги, покинул дом через входную дверь. Отец Ханны бросился за ним и выстрелил. Как позже скажет его адвокат, он стрелял вслепую, но заряд «по чистой случайности» попал злоумышленнику в затылок, мгновенно убив его. Тело упало на тротуар между газоном и бордюром. Технически это означало, что отец Ханны расстрелял безоружного человека на улице.
Странно, но соседи не вышли из своих домов.
– После всего было так тихо. Очень, очень тихо, – сказала Ханна.
Полиция прибыла быстро, вместе с полицией приехала «Скорая помощь». Отца и мать увезли в полицейский участок.
– Мама позвонила моим тете и дяде, чтобы они приехали ко мне на оставшуюся часть ночи, как будто я снова стала маленькой девочкой. Но от них не было толку, они вели себя довольно истерично. А я тогда просто оцепенела.
Люди без совести испытывают эмоции совсем не так, как вы или я, и они вообще не испытывают ни любви, ни какой-либо другой положительной привязанности к кому-нибудь.
В последующие недели случившееся было в центре внимания местных СМИ. Убийство произошло в спокойном пригороде, где жил средний класс. Отец Ханны был уважаемым человеком. Он не был пьян и не употреблял наркотики. У убитого было темное прошлое, он был наркоманом, и перед тем как его застрелили, он залез в дом через окно. Никто, кроме прокурора, не сомневался, что он имел преступные намерения и что отец Ханны стрелял в него потому, что тот незаконно проник в дом.
Этот случай наглядно продемонстрировал опасность поведения вигилантов – людей, которые совершают самосуд над преступником. Или, может быть, это убедительно доказывало, что владельцы домов должны иметь больше прав. ACLU
[69] сходил с ума, а NRA
[70] тем более.
Ханна рассказала, что судебная процедура была долгой и утомительной, после вынесения приговора была подана апелляция, и дело рассматривали еще раз. В конце концов отец Ханны был осужден за умышленное убийство при смягчающих обстоятельствах и приговорен к максимальному десятилетнему тюремному заключению. Правда, адвокаты обнадежили Ханну и ее мать, что, вероятно, реальный срок заключения обернется двумя или тремя годами.
Новость о директоре школы, приговоренном к десяти годам лишения свободы за то, что он стрелял в грабителя у своего дома, вызвала сильные эмоции. Посыпались протесты: решение было «неконституционным», оно бросало вызов здравому смыслу и естественному праву. С одной стороны, отец Ханны сотворил самосуд и был нарушителем закона. Но с другой – он был героем и защитником своей семьи. Или он был сумасшедшим?
Несмотря на случившееся, Ханна продолжала учиться в колледже, получала отличные оценки и планировала со временем стать доктором – на этих действиях настаивал ее активный отец.
– Он просто не допустит, чтобы моя жизнь была разрушена этой «глупостью», – вот так он сказал.
Ханна отправила документы в несколько медицинских школ, внутренне ожидая отказа в приеме, но, несмотря на положение ее отца, ее везде готовы были принять. Она сказала мне:
– Вероятно, отец был причиной. Все, что случилось, помогло мне получить место.
Закончив говорить, Ханна пошарила в небольшой кожаной сумочке, нашла платок, протерла щеки и промокнула рубашку. Она предпочла именно свой платок, хотя полная коробка салфеток стояла на виду прямо у ее левого локтя.
– Понимаете, мне не нужна терапия, – сказала она. – Но я бы очень хотела поговорить с кем-то. Я начинаю учиться, и мне не хочется быть в депрессии. Не знаю… Как вы думаете, мне стоит ходить к вам?
