Сразу после 11 сентября 2001 года, в то же время, когда началась особенно темная и агрессивная глава нашей истории, мой друг-психолог Берни без колебаний сказал мне, что он предпочтет совесть очевидной выгоде жить без совести, но он не может выразить почему. Я считаю, что интуитивное предпочтение Берни было обусловлено неразрывной связью между совестью и способностью любить, и что если ему был бы предоставлен выбор между всей властью, славой и деньгами в мире и счастьем любить своих детей, Берни в мгновение ока выбрал бы последнее. Отчасти это связано с тем, что Берни хороший человек. Кроме того, причина в том, что Берни хороший психолог, и он разбирается в том, что на самом деле делает людей счастливыми.
Есть желание обладать и господствовать – и есть любовь. Независимо от того, мог ли он выразить свои причины в тот момент, выбирая совесть, Берни-психолог определенно выбрал любовь, и это меня не удивляет. Доминирование может доставлять преходящие острые ощущения, но оно не делает людей счастливыми. Любовь делает.
Но можно ли иметь слишком много совести? Разве нет психологов, которые утверждают, что люди могут быть измучены и ввергнуты в серьезную депрессию своей совестью, что крайне далеко от счастья?
Да и нет. Фрейд заметил, что сверхактивное супер-эго может загнать своего обладателя в депрессию и, возможно, даже привести к самоубийству. Но супер-эго, этот дребезжащий голос, усвоенный с ранним опытом, не является совестью. Не является ею и то, что психологи называют «нездоровым стыдом», который на самом деле – не стыд, если говорить о реакции на совершение плохих поступков, так как это – иррациональное убеждение, внушенное в детстве негативными сообщениями, что вся личность, так или иначе, плохая, отталкивающая, бесполезная. Даже немного нездорового стыда – слишком много, но нездоровый стыд вряд ли является совестью, которая представляет собой пронизывающее чувство ответственности, а не навязчивое чувство никчемности и отчаяния. Когда современные психологи говорят, что слишком много совести является токсичным, их выбор слов непродуман. Они вместо этого имеют в виду нездоровый стыд или властное супер-эго, работающее сверхурочно.
Совесть, наше седьмое чувство, совершенно другое явление. Это чувство долга, основанное на любви. Так что остается вопрос: является ли чрезмерно развитая совесть изнуряющей или придающей силы?
Чтобы понять, что сильная совесть делает с психикой, мы можем понаблюдать жизнь и уровень счастья людей, которые развили свое врожденное чувство совести в особенно мощный эмоциональный мускул. Каждый из нас может называть разных людей в качестве нравственных героев, от исторических лиц или общественных деятелей до людей, которых мы знали лично, которые впечатлили нас своими нравственными убеждениями. В систематическом исследовании таких людей Энн Колби из Рэдклиффского исследовательского центра Генри Мюррея и Уильям Дэймон с кафедры образования университета Брауна сделали свой собственный выбор
[97]. Обеспокоенные тем, что они воспринимают как актуальный дефицит нравственного лидерства, Колби и Дэймон отобрали двадцать три человека, которых они считали «нравственными образцами»: одиннадцать мужчин и двенадцать женщин, чьи нравственные убеждения позволили сделать выдающиеся вклады во многих областях, включая гражданские права и свободы, сокращение бедности и голода, религиозные свободы, защиту окружающей среды и мира. Эти двадцать три человека отличались по признакам расы, религии, социально-экономического статуса и конкретных целей, но у всех была общая черта: необычайно сильное чувство совести, «чрезмерно развитое» ощущение, что они несут ответственность за благополучие своих собратьев.
Эмоционально и умственно они представляют, с точки зрения психолога, диаметральную противоположность социопатов, о которых мы говорили. «Нравственные образцы» Колби и Дэймона включали Вирджинию Фостер Дурр, южную красавицу, активистку гражданских прав – она была первым человеком, обнявшим Розу Паркс
[98], когда та вышла из тюрьмы; Сьюзи Валадес, много лет кормившую, одевавшую и оказывающую медицинскую помощь тысячам бедных мексиканцев в Сьюдад-Хуаресе; Джек Коулман, бывший президент Хаверфордского колледжа, прославившийся своими «синеворотничковыми академическими отпусками» в качестве копателя канав, мусорщика, бездомного; бизнесмен Кабелл Бранд, посвятивший себя созданию некоммерческой организации «Тотальная борьба с бедностью» (Total Action Against Poverty) в Роаноке, штат Вирджиния; а также Чарльзетта Уоддлес, основатель «Вечной миссии» (Perpetual Mission), которая посвятила свою жизнь помощи пожилым и бедным, матерям-одиночкам, проституткам и детям, подвергшимся жестокому обращению в Детройте, штат Мичиган.
Исследователи изучили автобиографии и устные истории и провели углубленные интервью с каждым из двадцати трех исследуемых и с их сотрудниками. В книге, которая документирует их выводы: «Некоторым не все равно: современная жизнь нравственных убеждений» (Some Do Care: Contemporary Lives of Moral Commitment), они сообщают о трех поразительных общих характеристиках людей с выдающейся совестью. Авторы обозначают эти общие характеристики как (1) «определенность», (2) «позитивность» и (3) «единство себя и нравственных целей». «Определенность» означает исключительную ясность относительно того, что, как верят исследуемые, правильно, а также их чувство однозначной личной ответственности за действия в соответствии с этими убеждениями. «Позитивность» отражает позитивный подход к жизни людей, их экстраординарное удовольствие от своего труда и их ярко выраженный оптимизм, часто несмотря на трудности или даже опасность. А «единство себя и нравственных целей» описывает интеграцию нравственной позиции испытуемых с их концепцией собственной идентичности и воспринимаемого тождества своих нравственных и личных целей.
«Единство» означает, что для таких людей совесть – это не просто путеводный свет. Это то, кто они есть. В попытке описать свое чувство личной идентификации Кабелл Бранд объяснил в интервью: «Кто я такой – это то, что я могу сделать, и то, как я себя чувствую все время – каждый день, каждый момент. … Мне трудно отделить, кто я, от того, что я хочу делать и что делаю».
Колби и Дэймон видят эту третью характеристику, «единство себя и нравственных целей», самой важной своей находкой для понимания совести и ее эффектов.
Когда совесть становится достаточно сильной, она, по-видимому, уникальным и полезным образом придает единство человеческой психике, и вместо «нарушения жизни» выдающаяся совесть значительно увеличивает удовлетворение жизнью. Колби и Дэймон пишут: «Наши примеры неуязвимы со стороны изнуряющих последствий лишений, потому что все, что им необходимо для личного успеха, – это продуктивное продвижение нравственной миссии». В бессознательно-самоотверженном игнорировании нашей культурной тенденции противопоставлять совесть и личный интерес люди, выбранные Колби и Дэймоном, «определили свое собственное благополучие и интерес в терминах нравственности, и были, за очень немногими исключениями, чрезвычайно счастливыми и удовлетворенными». Вовсе не причиняя им страданий и не превращая их в дураков, исключительное чувство долга по отношению к другим людям сделало их счастливыми.
