– Надеешься, что я рассержусь настолько, что забуду об уроке плавания?
Право, этот человек слишком проницателен. Подобные уловки всегда безотказно действовали и на отца, и на мачеху.
– Возможно, – согласилась Эмили. – Но честное слово, Балморал… я не могу раздеться перед вами. Даже если рядом не окажется ни души.
– Я услышу любые шаги прежде, чем кто-нибудь сможет тебя увидеть.
Да, он явно не боялся показаться нескромным.
– Сомневаюсь.
– Подойди, англичанка.
– Зачем?
Неужели он собирается сам ее раздеть? В таком случае она действительно низко пала, потому что мысль хотя и шокировала, но в то же время и увлекала.
– Хочу тебя поцеловать.
– О!
Да, поцелуи дарили наслаждение. К тому же куда более острое, чем следовало бы.
– Не думаю, что это надо делать. Ведь я обещана Та-лорку.
Лицо вождя словно окаменело.
– Повторяю в последний раз: не хочу больше слышать это имя. Особенно от тебя. Понимаешь?
– Но, господин…
Лахлан перебил резко, даже грубо:
– Синклер при свидетелях заявил, что не собирается жениться.
– И что же?
– До тех пор пока он не откажется от собственных слов, ваша помолвка остается разорванной.
– Но ведь наши короли…
– Я уже объяснял, девочка: мы, вожди Хайлендз, руководствуемся собственными законами, а о шотландском короле вспоминаем очень редко и только тогда, когда это выгодно нам. В остальных случаях все решаем сами.
– И что же, вы все здесь такие?
– Да. Даже те, которые называют себя всего лишь людьми, неизменно остаются кельтами. А это означает, что и они ни за что на свете не подчинятся абсолютной власти.
– Всего лишь людьми? То есть вы считаете себя больше чем человеком? – уточнила Эмили. Самоуверенность слегка позабавила, а толкование событий порадовало и принесло немалое облегчение.
Если она не принадлежала Талорку, то в тех чувствах, которые Лахлан пробуждал в сердце, и в том жаре, который его близость рождала в теле, не было ничего предосудительного.
– Подойди и позволь поцеловать тебя. А уж тогда выскажешь все, что думаешь.
Многозначительность предложения испугала, заставила вздрогнуть.
– Боюсь, вы намерены не просто поцеловать.
Он хотел увидеть ее обнаженной. Хотел прикосновений. О Господи! Она и сама мечтала о близости!
– Может быть, да, а может быть, и нет. – Он явно дразнил.
– А может быть, я даже позволю вам это сделать, – ответила Эмили с неожиданной для самой себя смелостью.
Объятия подарили истинную радость и чистое наслаждение, о возможности которого она и не предполагала. Покинув волшебный остров, неприступный замок и клан Балморалов, она уже не сможет испытать чудесного счастья. Именно в этот момент Эмили твердо решила идти до конца и в полной мере познать и прочувствовать все, что готов предложить странный, дерзкий, притягательный горец.
Лахлан дал слово сохранить девственность, и она от всей души хотела верить обещанию. При всей своей наивности Эмили отлично понимала, что женщины нередко позволяют прикосновения, не освященные брачными узами. Иоланта рассказывала сестрам невероятные истории обо всем, что происходит при дворе. События и картины шокировали, а порою вызывали откровенное отвращение. Но если на месте придворных дам и кавалеров представить себя и Лахлана… то впечатление вовсе не казалось ужасным.
Если ей предстоит превратиться в шлюху… что же, значит, так тому и быть. Она станет шлюхой. Сердце подсказывало, что близость и свобода возможны лишь с одним мужчиной на всем белом свете – тем самым, который считал себя больше чем человеком. Эмили смотрела в золотистые волчьи глаза, ощущала тепло и мощь неисчерпаемой жизненной силы и начинала верить даже этому самонадеянному заявлению.
Она приняла окончательное решение и уже не хотела ждать, пока вождь сделает первый шаг. Нет, сама! Только сама!
Эмили подошла, подняла руки к лицу Лахлана, встала на цыпочки и прикоснулась губами к его губам.
Балморал издал странный звук, очень похожий на звериный рык, склонился и овладел ее ртом – жадно, безоглядно, с головокружительной властностью. Целовал так, словно мечтал проглотить. Язык переплетался с ее языком, зубы хищно захватывали добычу, а пряный вкус и терпкий запах переполняли чувства.
Колени внезапно ослабли. Эмили сдалась и припала к Лахлану в надежде найти поддержку и опору. Сильные руки тут же сжали ее талию и приподняли над землей.
Эмили отчаянно обвила руками шею Лахлана и ответила на страстный поцелуй с равной страстью. Больше не было сил подавлять ее, держать под спудом. Объятие изменилось, одной рукой Лахлан продолжал властно поддерживать ее спину, но в то же время пальцами коснулся груди – так, словно хотел ощутить живое тепло через ткань платья и рубашки. Другая рука спустилась на ягодицы – начала гладить нежно и в то же время смело. От откровенной ласки в интимном уголке выступила влага.
Вот как, оказывается, мужчины прикасаются к тем женщинам, которыми мечтают овладеть. Немыслимо властное, это прикосновение заставляло мечтать о большем, побуждало требовать новых острых ощущений. Да, отчаянно хотелось впечатлений – смелых и неожиданных! И в то же время Эмили и сама не знала, к чему стремится, чего жаждет. Те чувства, которые подарил Лахлан, оказались настолько новыми и удивительными, что голова закружилась, а земля поплыла из-под ног. Хорошо, что Лахлан так крепко ее обнимал – без поддержки она наверняка бы упала.
Окружающий мир исчез; существовали лишь его запах, вкус его губ… его властное объятие. Все остальное навсегда утратило смысл. Не было ни прошлого, ни будущего, ни даже настоящего. Лишь один-единственный человек и один-единственный миг.
Внезапно Эмили обнаружила, что стоит уже без рубашки, хотя не заметила, когда и как это произошло. Все случилось именно так, как обещал Лахлан. И она ничуть не смутилась, не ощутила ни малейшего стыда. Казалось вполне естественным, что он смотрит, прикасается, пристально и нежно изучает тело. Так не поступал еще ни один человек на свете.
Сейчас, в этот единственно важный миг между прошлым и будущим, она принадлежала ему, и только ему, не могла и не желала думать ни о чем ином.
Летнее солнце ласково согревало кожу, но даже оно не могло сравниться с жаром взгляда. Карие, с золотым ободком, глаза опаляли вечным как мир огнем. Но еще откровеннее оказалось притяжение мощного, возбужденного нетерпеливым вожделением мужского естества. Да, вождь скинул плед и теперь спокойно и гордо стоял перед ней – прекрасный и торжественно обнаженный. Орудие мужественности, прочное и твердое, словно жезл, смотрело в небо.
