— Мазня. Но, чем дольше я на нее смотрю, тем концептуальнее она мне кажется.
— Вы художница? — спросил меня хозяин дома в лоб.
— Нет, слава богу. Ну согласитесь, в ней что-то есть, правда?
— Крикливо, глупо, неестественно! — отрезал дед. — Китч. Говно.
— Художника обидеть может каждый! — рассмеялась я в ответ.
— Не каждый может убежать, — продолжил Алексей Павлович. — Кто хоть нарисовал это дерьмо?
— Некий Матвей Белинский.
— Матька? Блаженный. Ладно, если Матькина картина, пусть висит.
— А, так вы с ним знакомы? Приятный молодой человек… — осторожно сказала я. — Только слегка… налегающий на субстанции.
— Алкаш он законченный. А вы, Рита, слишком деликатны.
Кашлянув, я поправила:
— Я Ева.
— Неважно!
Аркадий забил оба гвоздя в стену ловко и быстро, взялся за картину, покосившись на Алексея Павловича:
— Так шо, вешать или хде?
— Вешай, — отмахнулся дед. — Я его мальчишкой знал, Матьку. Родители у него были хорошие люди. А сын алкаш.
Он наклонил джойстик, закрепленный на подлокотнике, и коляска с тихим жужжанием двинулась к столику. Алексей Павлович вынул бутылку из ведерка и хмыкнул:
— И у меня дома алкашка! Вика, где мои дети?
— Я Ева, — с улыбкой ответила. — Даша пошла с Семеном играть в теннис, Данила отлучился, а Эля поднялась наверх.
— Ба, да мне придется вас брать на работу личным ассистентом! — дед ехидно прищурился, разглядывая меня, и достал из-за пояса рацию. Самую настоящую рацию, ей-богу! Нажав на кнопку, сердито сказал в микрофон: — Тома, это Алексей, прием. Тома! Прием!
Я с интересом наблюдала за этим занимательным персонажем. По-моему, они тут все прелюбопытнейшие, но дед — это нечто. Он всю прислугу оснастил рациями, или кто-то удостоился высшей чести особенно? Из динамика послышался треск и шумы, а потом женский голос откликнулся:
— Это Тома, прием.
— Тома, обед в столовую, как поняла? Прием.
— Обед в столовую, вас поняла.
— Тома, прием.
— Тома, слушаю.
— Общий сбор. Прием.
В рации замолчали, только потрескивания были слышны. Потом Тома недовольно откликнулась:
— Алексей Павлович, могли бы и сами всех позвать. Прием.
— Тома, ты лодырь. Лишу премии. Отбой.
Дед оглянулся на меня и буркнул:
— Видели, Таня? Никто не хочет ничего делать.
— Ева я, — фыркнула, едва удерживаясь от смеха.
— Да неважно! Аркадий!
— Да, Алексей Павлович? — усач поправил повешенную картину и вытянулся перед дедом по стойке смирно.
— Где твоя рация?
Тот выхватил рацию из-за пояса, нажал на кнопку и выставил вперед. Алексей Павлович тяжко вздохнул и скомандовал:
— Объявляй общий сбор.
Аркадий откашлялся, прижал пальцем кнопку и сказал в микрофон:
— Это Аркадий. Общий сбор в столовой. Прием.
В рации трещало, ответа не предвиделось. Аркадий взял сумку и, разгладив усы, ушел.
— Сумасшедший дом, — пробормотала я, борясь с желанием допить Дашину бутылку из горла. Нет, правда… Они все тут с прибабахом, причем один краше другого. А у главы семьи самые жирные тараканы. Надо же такое придумать: по рации собирать домочадцев на обед!
А Алексей Павлович обернулся ко мне и строго глянул:
— А чего это вы ругаетесь, Настя?
— Я Ева, — ответила твердо. — У вас тут немного… Странновато.
Дед махнул рукой. Его лицо омрачилось, под глазами залегли тени. Даже жалко его стало. Интересно, почему он в кресле? В аварию попал или это возраст? Сколько ему лет?
— У нас тут, — с ехидцей сказал Алексей Павлович, — тыща двести квадратных метров на трех этажах. А еще служебный дом для прислуги. Сауна во дворе. Псарня! Не набегаешься и не наездишься!
— Да я ничего не говорю, — отступила. Мне-то что? Мне с ними не жить, замуж не выходить. Пусть сами разбираются со своими насекомыми… Псарня у них тут… В центре города. Обалдеть можно вообще. Но лая, правда, не слышно, чего нет, того нет. И не воняет.
— Катя, вы любите собак?
На моем лице не дрогнул ни один мускул. На пятый раз можно было и запомнить. Хозяин дома Альцгеймером не страдает, насколько по нему видно, а все остальное, включая и вредность характера, не извиняет называть меня чужими именами.
— Алло, Дина! Э-э-э, Лера? Майя! Девушка, как вас там?
Я только головой покачала — почти незаметно, но Алексей Павлович уловил. Он профырчал что-то ругательное, а потом сказал четко и ясно:
— Ева, вы собак любите?
— Люблю, — быстро откликнулась я. Слишком быстро, но ничего. — Особенно таких крохотулечек, которых можно в сумке носить! Но пока себе еще не купила.
— Разве ж это собаки?!
Дед даже гоготнул, и я поняла, в кого пошел Данила характером. А мне сообщили:
— Собака — это животное, которое помогает человеку, а не в сумках жизнь проводит. Вот, например немецкая овчарка. Или карело-финская лайка…
В гостиную из сада заглянул парень в синем комбинезоне, слегка заляпанном и затертом травой:
— Алексей Павлович, простите, пожалуйста, тут Варвар бушует…
— Так впускай, чего стоишь?! — сердито велел дед. — Вот, Ева, сейчас вы увидите, как должна выглядеть собака. Настоящая собака!
Мне отчего-то стало страшно. Настоящая собака, которая бушует, да еще и с таким «говорящим» именем… Я лучше сяду. Присела на диван, подобрав ноги с прохода на всякий случай… Парень исчез, а через несколько секунд вернулся. Но сначала в гостиную ворвался черный монстр, покрытый волнистой шерстью, с черными рожками и мордой, заросшей по самые брови. Парень с трудом удерживал собаку за ошейник, а Алексей Павлович скомандовал:
— Спускай!
Я обмерла, борясь с желанием убежать на второй этаж. Монстр рванулся к деду, и на мгновение мне показалось, что сейчас произойдет катастрофа. Но Алексей Павлович поднял руку… и собака замерла на месте. Еще один жест — и пес плюхнулся мохнатым задом на мраморный пол. Потом распластался на нем, снова сел.
— Молодец, Варвар, — похвалил его дед и похлопал по колену. Собака в один миг оказалась рядом с коляской, сунула голову деду в ноги, и я увидела, как хвост-бублик вертится не хуже вертолетного пропеллера.
Ничего не скажешь, отличная собачка…
— Вот, Ева. Классический пример настоящей собаки, — с ярко выраженным удовлетворением в голосе сказал Алексей Павлович.
