И Беркут тоже хорош! Сам же сказал: беременным перечить нельзя. А теперь даже слова не скажет мамочке! Нет, приехала тут, раскомандовалась…
Я встала, уперевшись ладонями в столик, и сказала, надеясь, что мой голос прозвучал ядовито:
— Это был мой торт! И я собиралась его съесть. Теперь я буду есть мозг твоей мамы, и не говори, что я тебя не предупредила.
— Ты не сможешь, Ева, — рассмеялся Данила. — У тебя не получится.
— Хочешь, поспорим!
— Нет, я не буду с тобой спорить, — фыркнул он, обнимая меня. — И вообще… Знаешь что? Я Костю сейчас напрягу, он купит тортик и принесет… О, к вольерам пошли. Туда мама точно не сунется — она терпеть не может собак!
— Точно? — спросила я, подняв взгляд на Беркута. Думаю, получилось так жалобно, что Данила чмокнул меня в лоб и ответил:
— Клянусь!
Вольеры находились в дальнем углу сада. Этот угол выходил на бизнес-центр и оживленную улицу, однако за высоким забором нас не было видно. В вольерах бегали собаки. Наметанным глазом я узнала кавказскую овчарку и грейхаунда. В третьем вольере лежало чудовище. При нашем появлении оно подняло голову от лап и, глянув диким глазом, глухо и утробно завыло. Прямо собака Баскервилей! И цвет подходящий… Данила рефлекторно загородил меня, потом вздохнул, вспомнив о решетке вольера:
— Тоскует.
Варвар встал, отряхнувшись. Шерсть его уже не лоснилась, а была сваляна на боку, торчала клочками на другом. Уставившись на нас, он долго и сосредоточенно нюхал воздух, а потом залаял — громко, отрешенно, зло.
Я спросила с жалостью:
— Что, по Алексею Павловичу? Больше некому за ним ухаживать?
— А он никого не подпускает. Даже Диму, который его кормил и выгуливал. Отец Варвара месячным щенком взял, вырастил, он был для собаки целым миром…
— Как грустно, — вздохнула и я, потянув Данилу дальше. — Что с ним теперь будет?
— Будем усыплять, наверное. Он же на всех кидается.
— Жалко как…
— Жалко, да, но он и сам умрет, если не признает нового хозяина.
Мы устроились за вольерами — там стояли столик и три стула под зонтиком. Заказанный тортик нам принес вездесущий Костя в неизменном черном костюме — оглядываясь по сторонам, воровато, будто не купил сладость, а украл. А я набросилась на вожделенное кондитерское изделие, не дожидаясь, пока и сюда заявится Елена Николаевна. Слопав половину, жадно проурчала:
— Сейчас чуть-чуть передохну и…
— Это какой-то ужас, — рассмеялся Данила. — Никогда не думал, что худенькая девушка на такое способна!
— Угу, угу, — согласилась я. — Сама не ожидала от себя. Слушай, так зачем тебе понадобилось срочно жениться?
— Детка, это просто. Если у меня семья — дадут меньше срок. Но это в крайнем случае, если не удастся доказать, что убил не я.
Он выглядел спокойным. Так не бывает, сказала я сама себе. Ну как можно посадить человека, который не виноват? А он не виноват, я уверена в этом.
— Что говорит твой адвокат?
Данила усмехнулся, отколупнув себе кусочек торта. Съел его, облизнулся, вызвав у меня острое желание поцеловать влажные манящие губы, ответил:
— Говорит, что все получится, но надо подстраховаться. В любом случае, брак будет фиктивным, но… Если ты носишь моего ребенка, я заберу его после рождения и дам тебе отступные.
— Что?!
— Не притворяйся, ты все прекрасно расслышала, Ева.
— Если ты думаешь, что я отдам тебе своего ребенка…
— Своего можешь забирать себе, а вот моего… Нет, детка, мой останется со мной.
— Ты охренел, — спокойно ответила я. — Все, до свидания.
Данила усмехнулся:
— Ну, не торопись, золотце. Ева. Ты не выйдешь — я же предупредил охрану!
Это я не выйду? Посмотрим! Ладно, я не буду ломиться в дверь, если она заперта. Я вылезу в окно. Фигурально выражаясь. Я все равно останусь верна себе.
А ведь он мне понравился вначале… Я даже думала, что влюбилась. Думала, что Данила Беркутов не такой, как все остальные мажоры. Ан нет. Облом, Евка, он точно такой же! А значит — никакой жалости. Никаких чувств. Никаких сентиментальностей. Только холодный расчет, как всегда.
Они меня не жалели.
Вот и я их не стану.
— Беркутов, у тебя неплохой домик, почему бы мне не пожить тут, — улыбнулась сладко. — А если ты мне еще и обследование здоровья сделаешь за свой счет, то вообще будет сказка!
Усыпила ли бдительность? Не знаю. Но знаю, что все смогу выдержать, лишь бы снова стать свободной и принадлежать только самой себе.
Полтора месяца.
Шесть недель.
Сорок два дня.
С половиной.
А потом…
Потом я заберу его деньги и уеду за границу.
Навсегда.
Глава 10. Ах, эта свадьба пела и плясала…
— Ужасное платье. Я бы такое ни за что не надела на свою свадьбу.
Тон у свекрови был безапелляционным, но очень сладким. Данила провел с ней разъяснительную беседу, правда, я при ней не присутствовала. С тех пор Елена Николаевна открыто войну не вела, партизанила.
Но и я не поддавалась на провокации. Тортики, тайно приносимые Костей, лопала в комнате, а в остальном вела себя беззаботно, как птичка. Вот и сейчас: повернулась в одну сторону, в другую, сказала словно про себя:
— Значит, хорошее платье, надо брать.
— Хо!
Примерно такой звук издала свекровь, а я усмехнулась. Платье мне очень шло. Фасон рыбка, кружевной лиф, плотно облегающий грудь, пена шифоновых юбок, отделка из жемчуга — я даже боялась думать, сколько она могла стоить… Жемчужные серьги и ожерелье лежали на синем бархате футляра, который принесли вместе с платьем. Их изящное плетение перекликалось с узором на платье, и я подозревала, что выбирала ансамбль Даша. Мы с ней, кстати, подружились на фоне приготовлений к свадьбе. Даша с восторгом занималась выбором декораций, кейтеринговой компании, пригласительных открыток. Она упоенно ругалась по телефону, настаивая на белых розах, когда нам хотели подсунуть розовые пионы. А я с облегчением предоставила будущей золовке хлопотать.
Все равно это фиктивная свадьба.
Вот это платье, ужасное в глазах свекрови, и эти жемчуга, которые мне так хочется надеть хоть один раз в жизни — все это просто для судей. Спектакль. Лицедейство.
Но.
Мне ли жаловаться? Я сама лицедействовала, я врала, я изворачивалась, я играла. Теперь настал момент, когда мне хочется всего по-настоящему, а меня взяли на роль невесты. Терпи, Ева. Жди. Из шести недель прошла половина срока. Еще немного, и анализ покажет правду. Тогда я фыркну в лицо Даниле. А пока буду молчать и улыбаться.
