Руку дергало, если б косточку не задело, вообще бы царапиной отделался, а тут все же чуть сложнее было. Кстати, когда надевал шинель, после того как Олег меня перевязал, обнаружил еще дыру. В боку, даже был почти разорван поясной ремень. Дыра была не на моем боку, в смысле тела, а с самого края на шинели. Значит, это хрен, ворошиловский стрелок, мля, попал оба раза, только не очень точно. Сейчас, когда я топаю один и думу думаю, мне невольно стало страшно. А ведь мог бы и сдохнуть там. До этого я как-то не очень задумывался о ранениях. Когда получал их, то, конечно, позже все обдумывал. А тут…
Шел я по кромке поля, светло уже. Впереди роща какая-то, надо ее пройти. По карте выходило, что нужное село как раз где-то там и будет.
Вышел, блин, к селу. Ага, десять раз! Издали посмотрел, да пришлось делать дугу, с той стороны ничего не увидел. Обойдя село почти вокруг, вздохнул. Наши явно что-то знают, ну или командир у них серьезный. В селе никого. Я даже зашел в него. Не найдя абсолютно ни одной живой души, внимательно все осмотрел. Собирались явно в спешке, костры оставались тлеть, хоть уже и на последних порах. Никого не обнаружив, я потопал за Олегом назад.
Вернулись в село где-то через два часа. Осмотрев вновь каждую щель, ну, хаты мы осматривали, конечно, нашли, на удивление, даже еды немного, но людей нет.
– Чего делать будем? – устало плюхнулся на лавку Олег. Мы разместились в одном из домишек, что был меньше всех разрушен.
– А что нам еще делать? Выбираться надо. Только куда, пока не представляю.
Дело осложнялось. Я-то рассчитывал, что в селе наши и путь, наконец, закончится. А вышло все, как обычно, через одно место. Дав немцам немного отдохнуть, да они и не устали, лишь штандартенфюрер все челюсть тер, хорошо я ему врезал, мы направились по селу искать телегу. Просто мелькнула такая мысля, вдруг что-то есть, хоть пешком не идти, а то уже пипец как устали. Хреновым было то, что не знаем в точности обстановку на фронте и передовой. Да, сводки немцев я читал, но у них так же, как и у нас, много путаницы, да и просто вранья. Говоря об усталости немцев, я не так выразился. Не устали они, а замерзли. Хотя на лошади сидеть – это не пешком идти, но все равно зубами стучат только дай.
Повозку не нашли, но, покопавшись в ближайшем сарае, Олег нашел хорошую замену, и вскоре запрягли лошадей. Хорошо, у Олега был опыт в этом, я бы, наверное, не смог сам. Запрягли двух лошадок, третью привязали сзади, побережем ее. А нашли мы самые настоящие сани! По снегу это гораздо лучше, чем телега, проблем с проходимостью вообще не будет, только если сами лошадки буксовать начнут.
– Как думаешь, это проверка? – Олег был на грани срыва.
– Я уже столько пережил, что ничему не удивлюсь, – ответил я и сплюнул кровь изо рта.
Мы стояли на краю какого-то рва и собирались прощаться с жизнью. Нет, мы попались не фрицам, а опять своим же, партизанам. Ну так уж эти люди «любили» фрицев, что мы готовились разделить судьбу настоящих немцев. Не знаю, что произошло. То ли нам просто не поверили, то ли пароль был каким-то «кривым». Но после того, как мы встретились в лесу с группой лесных бойцов, дела как-то пошли по наклонной. Опознались, назвали пароль, а вместо отзыва получили по роже. Так как знали наверняка, что перед нами наши, советские люди, махать руками и ногами в ответ мы не стали. Пленных у нас отобрали, дали по морде, и вот мы тут, у стеночки…
– Целься. Пли! – Вместо того чтобы стоять как учили, я зачем-то дернулся, показалось, что стреляли-то по-настоящему. В грудь как кувалдой ударили, раз, и мир как-то помутнел, и мне вдруг стало на все наплевать.
Как же хреново это – приходить в себя после расстрела… Болело все, но больше всего в голове. Больно было от осознания, что я вновь от вроде бы своих получаю больше, чем от чужих. Да, чужих… Где я, кстати?..
Повернуться не получилось, от боли в груди всего скрючило, а от этого стало еще больнее. Сил не было, как и желания делать что-либо. Хотелось просто умереть уже, ну правда, сколько можно. Во мне дырок столько, что считать надоело. Проще сказать, куда меня еще не ранили…
– Очнулся? – голос знакомый и какой-то участливый, что ли. – Слава богу.
– Юрьич, как хочешь, больше никуда не полезу, хочешь, расстреливай! – узнал я правильно, этот голос я никогда ни с чьим другим не перепутаю.
– Даже и не собирался. Тем более, ты тут надолго. Тебя в этот раз еле вытащили.
– Где я?
– Под Калугой пока, ждали, когда очнешься, повезем в Москву. Судоплатов приказал тебя туда везти.
– Чего это он? Никак опять какую-нибудь хрень задумал…
– Человек просто переживает, кстати, не один он. В Кремле тоже ждут.
– Ой не надо, – двигаться не мог, так хоть глаза закрыл.
– Я серьезно. Но об этом позже.
– А сейчас о чем?
– Так о тебе родном. Ты как, дорогу выдержишь? Отправим самолетом, чтобы побыстрее.
– Я рукой шевельнуть не могу, о чем вы вообще? – прошипел я. – Лучше бы сказали, что случилось, Олег жив?
– Жив. Даже цел. В отличие от тебя. Ты зачем под пулю прыгнул?
– Не знаю, показалось, что стреляют всерьез, – честно ответил я. Хоть с Олежкой все в порядке, и то хорошо.
– Ты устал, я понимаю. Чуть не целый год среди врагов, у кого хочешь крыша поедет.
– Я вам еще в прошлый раз говорил, что надоело, а вы…
– Парень, а кто бы такое дело провернул, если бы не ты? – воскликнул Левитин.
– Да бросьте, – вновь хлопнул я глазами. – Дайте поспать, устал я…
Организм словно этого ждал и поддержал меня. В этот раз я просто спал, даже что-то снилось. Проснулся, и появились новые мысли. Что будет после того, как оклемаюсь? Опять война, опять в тыл врага… Сначала, в декабре сорок первого, казалось, что ничего нет лучше спецвойск. На деле же было очень сложно, очень страшно и очень обидно. Обида была на всех: на руководство, на партизан, на немцев и больше всего на самого себя.
– Вы проснулись? – на этот раз голос был незнакомым и женским.
– Кажется… – выдохнул я. Боль, как осознал, что проснулся, вернулась дикая боль. – Только кажется, что лучше бы не проснулся вообще.
– Очень больно? – участливо поинтересовалась медсестра.
– Да, – просто ответил я и вновь провалился куда-то. Жжение, боль, раздирающие меня изнутри, сводили с ума. Что-то совсем хреново мне, уж не все ли…
Тряска. Трясёт серьезно, что это такое? Глаза открываться отказывались, губы присохли друг к другу, во рту и вовсе наждачная бумага. Пытаюсь вернуться, получается или нет, но приходит новое чувство. Холод, почти не ощущающийся, но все же холод где-то в районе лба. Дальше – больше. По губам прошло что-то мокрое, пахнущее не очень приятно, но все же это влага, как же она вовремя!
– Пить, – едва слышно даже самому шепчу я, и тут же прорезается слух. Как-то интуитивно понимаю, что меня, наверное, не слышат. Грохот стоит такой, что тут в мегафон орать надо. Но все же эффект есть. Сначала я почувствовал, как что-то приложили к губам, а затем понял, тряпка сырая. Влага была холодной, но какой-то затхлой, наверное, тряпка грязная.
