Они вышли за городские стены и бросились в бой, не испугавшись многочисленности неприятеля.
Они сражались доблестно, но их было слишком мало, а захватчики были многочисленны, как речной песок, – и к тому времени, как солнце закатилось, все раджпуты полегли, увлажнив красную почву равнины своей красной кровью.
Горцы ворвались на узкие улочки Дели.
Долгий, кровопролитный бой распалил их, и они убивали всех, кто попадался навстречу – мужчин и женщин, стариков и детей, знатных людей и простолюдинов.
Впереди ехал Асаф-бек на белом коне, которого отнял у убитого командира раджпутов. Он ехал к дворцу падишаха, туда, куда звал его неумолчно звучащий в душе голос.
Голос Павлиньего трона.
Только перед самым входом в тронный зал Асаф-бек спешился и вошел в зал, ведя своего коня в поводу.
Копыта коня звонко цокали по узорному мрамору полов.
Здесь еще чувствовался слабый запах благовоний, но его уже перебивали страшные запахи войны – запах крови, запах дыма, запах отчаяния.
Но трон был на месте, к нему вели серебряные ступени, и драгоценные камни сверкали, как в прошлый раз.
Асаф-бек поднялся по ступеням, подошел к подножию Павлиньего трона и оглядел его.
Трон был слишком велик. Слишком много золота, слишком много слоновой кости и драгоценных камней. Все это богатство не уложишь в седельную суму, не погрузишь на одного коня. Все это богатство не увезешь в родные степи.
Он отломил от трона золотой подлокотник, оторвал кусок павлиньего хвоста, усыпанного сверкающими самоцветами, попытался оторвать голову павлина с двумя огромными сверкающими рубинами, вставленными вместо глаз…
С трудом разломал золотого павлина на части, складывая их в седельную сумку.
Он так увлекся этим занятием, что не заметил человека, который выскользнул из-за парчовой занавеси.
Это был смуглый, толстый человек в окровавленной чалме.
Прежде он служил дворцовым привратником и взял у Асаф-бека деньги, чтобы провести его к падишаху. Он не узнал Асаф-бека, перед ним был просто какой-то дикарь, нагло вторгшийся во дворец и ломающий трон падишаха.
Привратник подкрался к горцу, выхватил кинжал и вонзил в затылок.
Асаф-бек удивленно ахнул, повернулся, чтобы увидеть лицо своего убийцы, чтобы прийти за ним из царства мертвых, но в глазах у него потемнело, и он упал на ступени трона.
Привратник склонился над ним, чтобы убедиться, что горец мертв, – и в это самое мгновение просвистела оперенная стрела и пронзила его горло.
Молодой горец, почти мальчик, взбежал по ступеням трона.
Глаза его распахнулись при виде сказочной, невиданной, ослепительной красоты.
Сначала он просто впитывал эту непривычную, несказанную красоту.
Потом он подумал, что стоит взять хоть что-то из нее, положить в свою сумку и увезти домой.
Ни одна девушка не устоит перед ним, если он подарит ей такой драгоценный камень или такую золотую птицу…
Он поднял седельную сумку Асаф-бека, в которую тот перед смертью сложил обломки драгоценного трона, добавил туда голову золотой птицы с пылающими рубинами глаз, вскинул на плечо и спустился по серебряным ступеням трона.
С сумкой на плече он вышел из тронного зала – и тут навстречу ему шагнул человек в косматой шапке из волчьего меха.
Воин из афганского племени пуштунов, определил юноша.
Пуштун протянул руку, показывая на сумку Асаф-бека:
– Отдай!
– Что ты, брат! – удивленно проговорил юноша. – Это моя добыча. Я хочу привезти ее домой. Найди себе сам, что хочешь, здесь очень много красивых и дорогих вещей.
– Отдай! – повторил пуштун, и в руке его появился длинный узкий кинжал.
– Ты что, брат? – Юноша отступил, выхватил кривой меч, но пуштун скользнул в сторону, взмахнул своим кинжалом, и левое плечо юноши обожгло болью.
Юноша сбросил сумку на пол, чтобы она не сковывала движения, взмахнул мечом…
Пуштун, верткий, как угорь, увернулся от удара, метнулся вперед и нанес удар в левую, незащищенную сторону груди.
Юноша почувствовал в груди мучительный холод. Дыхание у него перехватило, он покачнулся.
Пуштун, бросив на него рысий взгляд, повернулся к сумке. Глаза его загорелись алчностью, он склонился над сумкой, хотел поднять ее…
Юноша с трудом дышал, в глазах его быстро темнело. Однако он собрал последние силы, поднял меч над головой и резко опустил его на шею пуштуна…
Острый клинок рассек шею, и голова пуштуна в меховой шапке покатилась по узорному мраморному полу. Из перерубленной шеи горячим фонтаном хлынула кровь.
Юноша на подгибающихся ногах шагнул вперед, с трудом поднял сумку, медленно побрел к выходу.
Ему было трудно дышать – и от раны, и просто от того, что воздух дворца, наполненный благовониями и драгоценными ароматами, был ему непривычен и тяжел. Ему хотелось вдохнуть вольный, полынный воздух родных степей.
Впереди показался какой-то человек. При виде его юноша обнажил свой меч, но тут разглядел, что перед ним – сутулый, морщинистый старик, в дорогом, расшитом золотом, халате.
Увидев юношу, старик испуганно попятился:
– Не убивай меня, молодой воин! Я – лекарь… я вижу, что ты ранен, и могу помочь тебе!
– Лекарь? – Юноша покачнулся, силы его были на исходе. – Лекарь, помоги мне… я щедро заплачу тебе… я подарю тебе голову золотой птицы с горящими глазами…
– Хорошо, молодой воин, хорошо! Пойдем со мной туда, где нас никто не тронет… – Лекарь открыл небольшую потайную дверцу и повел юношу в подземелье дворца.
Несколько минут они шли по сводчатому коридору, стены которого были облицованы цветными изразцами. Юноша тяжело дышал и едва переставлял ноги. Лекарь поддерживал его, как мог, и вполголоса приговаривал:
– Зачем вы, молодые и сильные, убиваете и калечите друг друга? Как будто у вас нет других, более приятных занятий. Строили бы дома, растили бы детей, так нет, вместо этого вы проливаете кровь… и если бы только свою или таких же, как вы, ненормальных! Нет, вы убиваете мирных людей, убиваете детей и женщин… ты и сам-то совсем недавно был ребенком, а туда же… вот я, к примеру, лекарь, я должен лечить болезни, принимать роды – а вместо этого мне приходится бинтовать раны, колотые или резаные…
Наконец они пришли в маленькую комнатку, где было низкое ложе и шкафчик из драгоценного палисандрового дерева, инкрустированного слоновой костью.
