В тот период энтузиасты биткоина тоже не особо интересовались делами на Уолл-стрит. В конце концов, биткоин задумывался как альтернатива банковской системе. Как новая ступень эволюции. По правде говоря, несмотря на широкое движение, которое сформировалось вокруг молодой криптовалюты за семь лет, предшествовавших августу 2015 года, техническую инновацию, десятки новых криптовалют, все сообщества и возможности, порожденные биткоином, старый режим был непоколебим. Денежная машина Уолл-стрит оставалась сердцем глобальной экономики — и до сих пор не сдала позиций. Если вы вдруг решите использовать технологический прогресс, чтобы улучшить мир финансов (например, понизить системный риск на рынке облигаций или облегчить малоимущим перевод и получение средств), вам все равно придется обивать пороги на Уолл-стрит.
Именно этим и занялась группа технологов из стартапа Symbiont в августе 2015 года. Они принесли в сердце финансового мира собственную, менее радикальную версию биткоина. И хотя их модель правильнее было бы назвать не разновидностью, а свободной вариацией на тему биткоина, она все же обещала произвести революцию, пусть и контролируемую. С биткоином ее роднил ряд ключевых элементов: распределенный реестр, возможность переводить цифровые активы в режиме P2P, а также низкая стоимость и почти мгновенное исполнение транзакций. Однако разработчики компании Symbiont отказались от других характеристик биткоина, включая те, что устраняют посредническую функцию банков при операциях. Система не предполагала собственной криптовалюты для вознаграждения майнеров и поддержки открытого процесса валидации. Иными словами, разработчики Symbiont предложили «блокчейн без биткоина»: сохранили быструю, надежную и дешевую модель распределенной сети с машиной правды, подтверждающей транзакции, но их система не была открытой, общедоступной и лишенной руководства. Таким блокчейном могли управлять банкиры с Уолл-стрит.
Но давайте попробуем выяснить, можно ли отделить биткоин, эфир или другие криптовалюты от блокчейна. Некоторые поклонники цифровых активов уверяют, что отказ от внутренней криптовалюты уничтожит саму сущность блокчейна. Без «родной» расчетной единицы нечем будет вознаграждать и поощрять валидизацию, следовательно, не возникнет открытая сеть, которая, по мнению многих экспертов, лежит в основе децентрализованной системы обмена. Лишенные криптовалюты системы неизбежно превратятся в закрытые приватные блокчейны, где все действия компьютеров одобряются компанией или группой компаний, ведущей реестр. У такого подхода есть свои преимущества: зарегистрированных участников легче собрать в единое управляемое сообщество, чем анонимную массу пользователей биткоина. Это означает, что масштабировать пропускную способность тоже будет проще. Однако приватные системы обычно закрыты для технических экспериментов, а доступ к данным и ПО целиком и полностью зависит от воли официального куратора. Все это неизбежно тормозит инновацию. Поэтому многим кажется, что «приватный блокчейн» — это оксюморон. Весь смысл данной технологии — в создании открытой, прозрачной, общедоступной системы. Некоторые эксперты предлагают использовать общий термин «технология распределенного реестра» и отказаться от слова «блокчейн», когда речь идет об ограниченном доступе.
Однако банкиры, которым в тот августовский день показали техническую новинку, не вникали в такие тонкости. В целом идея им понравилась. Они понимали, что их собственная система взаимообмена почти парализована из-за проблемы централизованного доверия. Взаимное недоверие между банковскими структурами заставляет их утаивать информацию, хранить данные в закрытых, недоступных ячейках, что увеличивает время и стоимость транзакций, повышает вероятность ошибок и риск взлома.
Сложный, многосоставный механизм современной финансовой сферы лишь усугубляет положение. Каждая транзакция проходит длинную цепочку: банк-отправитель, банк-корреспондент, клиринговая организация, брокер, банк-гарант, платежная система и т. д. Прекрасно понимая уровень риска и издержек, банкиры негласно признавали проблемы, которые создатель биткоина Сатоши Накамото пытался разрешить. Может быть, они и не хотели, чтобы простой обыватель мог переслать деньги с Восточного побережья на Западное без всяких посредников, но уж точно осознавали, что в финансовой системе происходит слишком много лишних процессов, из-за которых обмен замедляется, издержки растут, а клиенты теряют терпение.
В 2009 году Накамото писал:
Ключевая проблема привычной нам валюты — в требовании огромных резервов доверия. Мы должны верить, что Центробанк не обрушит ее курс, но в истории фиатных валют немало случаев, когда это доверие было обмануто. Мы должны верить, что банк сохранит наши деньги и отправит их куда нужно, но банки используют деньги вкладчиков для сомнительных кредитных операций и лишь малую часть оставляют в резерве. Мы вынуждены доверять им конфиденциальную информацию и надеяться, что они не позволят злоумышленникам присвоить нашу идентичность и опустошить счета. Огромные банковские комиссии делают микроплатежи невозможными
[163].
Накамото писал все это в разгар финансового кризиса. Мировая банковская система стала настолько запутанной и непрозрачной, что заявлениям банкиров уже веры не было. Подлинную стоимость активов было невозможно определить. И в один прекрасный день мыльный пузырь лопнул. Изначально биткоин создавался, чтобы избавить нас от этого хаоса, однако нельзя было с уверенностью заявлять, что ключевой механизм — та самая машина правды, не подвластная манипуляциям изнутри, — сам не окажется под контролем Уолл-стрит.
Тогда, в августе 2015 года, компания Symbiont представила новую торговую платформу Smart Securities. И по иронии судьбы, презентация проходила на верхнем этаже небоскреба с видом на Зукотти-парк — небольшую зеленую площадку, где четырьмя годами ранее родилось движение «Захвати Уолл-стрит» (Occupy Wall Street). Используя распределенный реестр с теми же функциями, что и у блокчейна системы Биткоин (только без внутренней криптовалюты), платформа должна была реорганизовать работу глобальной системы финансового рынка с активами свыше 200 триллионов долларов. Она обещала рационализировать страхование, покупку, продажу и передачу акций, облигаций и прочих ценных бумаг — иными словами, процессы, которые кормят бесчисленное племя инвестиционных банкиров, брокеров и финансовых консультантов Нью-Йорка, Лондона и Гонконга. Можно ли в этом случае говорить о кооптации? Технология, с помощью которой группа киберанархистов мечтала обойти сборщиков дани из глобальной банковской системы, теперь подавалась как перспективный продукт для тех же самых финансовых учреждений.
Четырьмя годами ранее в парке у небоскреба стояли серые палатки, а ораторы с дредами на голове влезали на деревянные ящики и призывали отправить дельцов с Уолл-стрит в тюрьму. Многие активисты стихийного движения — особенно те, у кого вызывала протест гегемония Уолл-стрит и крупных корпораций в целом, — с восторгом приняли биткоин. Цифровая валюта появилась в октябре 2008 года, в разгар банковского кризиса, как своеобразный ответ на самые острые проблемы. Финансовая неразбериха послужила Накамото наглядным примером риска, на который мы идем, доверяя неблагонадежным банкам вроде Lehman Brothers. И вот теперь СЕО Symbiont Марк Смит предлагал приемы из арсенала биткоина тем самым организациям, которые последовали бы в могилу за Lehman Brothers, если бы не деньги налогоплательщиков (по подсчетам Bloomberg News, на спасение банков ушло 12,8 триллиона долларов)
[164].
