Полный контроль над собственными идентификаторами — весьма достойная цель. Она сулит нам мир, в котором сами граждане (а не централизованные институты, к чьим услугам приходится прибегать) определяют, кто они и что хотят рассказать ему о себе. Однако сложно представить, как осуществить эту мечту без блокчейн-реестра, который защитил бы все стороны от махинаций и подтасовки данных. Если у нас на руках будет лишь криптографически подписанный сертификат какого-либо учреждения, мы, конечно, получим заверенный документ, но учреждение всегда сможет отозвать свою подпись в одностороннем порядке. Фактически именно это сделал президент Трамп, отменив указы своих предшественников, в частности о правах военнослужащих-трансгендеров. Тому же риску подвержены документы с цифровой подписью, если они не хранятся в неизменяемом реестре.
Если свидетельства об идентификации помещены в неуязвимую блокчейн-среду, их невозможно аннулировать без согласия всех причастных сторон. Именно на этом настаивают приверженцы суверенной идентичности. Вот почему, например, в компании Learning Machine разрабатывается платформа Blockcerts, которая позволяет подтверждать дипломы и сертификаты, а в лабораториях Массачусетского технологического института пишут открытое ПО для хеширования и нотариального заверения документов о высшем образовании, которые заносятся в блокчейн-реестр. Что примечательно, с этой целью выбран самый надежный из открытых реестров — Биткоин. Закрытый блокчейн признан непригодным, потому что в нем тоже есть контролирующая инстанция, которая при желании может отменить цифровую подпись выпускника и отозвать диплом. Только общедоступный реестр предоставит выпускникам реальный контроль над документами и возможность предъявлять их при любом требовании. Как отмечает глава компании Learning Machine Крис Джейгерс, «суверенное право не бывает автоматическим, его нужно специально встраивать в любую инфраструктуру на основе блокчейна»
[216].
Почему же именно вопросами контроля и собственности столь одержимы разработчики? Вот что сказал Крис Аллен, научный сотрудник компании Blockstream и один из лидеров в сфере разработки цифровой идентичности на базе блокчейна, по этому поводу:
Идентичность, «я», — явление, присущее исключительно человеку. За ним стоит самосознание личности — понятие, близкое любому жителю Земли, общее для всех культур и цивилизаций. Как сказал Рене Декарт, сogito ergo sum — «я мыслю, следовательно, я существую». Однако современное общество исказило эту концепцию. В наши дни государства и корпорации сводят человеческое «я» к набору официальных документов: паспорт, водительские права, полис социального страхования и т. д. Это очень плохо, ведь если государство по какой-то причине аннулирует документы или человек просто приедет в страну, где они не считаются валидными, то он словно бы утратит личность. Я мыслю, но меня нет
[217].
К сожалению, панацеи не существует. И впереди немало проблем. Реализация описанных нами идей пока находится в зачаточной стадии. Но она крайне важна, ведь речь идет о фундаментальных принципах и механизмах бытия. Будь то с помощью блокчейна как машины правды или другой децентрализующей, освободительной технологии, мы должны хотя бы попытаться вернуть элемент человечности в повседневную жизнь.
Глава 9. Каждый из нас — творец
* * *
Вспомните первую главу книги, где говорилось о системе тройной записи. А теперь давайте подумаем, что это означает для сферы, которая полностью построена на традиционной системе двойной записи, — бухгалтерского учета? «Большая четверка» бухгалтерских фирм — Deloitte, Price Waterhouse, Ernst&Young и KPMG — похоже, решила действовать по принципу «если не можешь победить, присоединяйся». В середине 2017 года только в лабораториях компании Deloitte 250 сотрудников занимались распределенными реестрами, остальные три компании демонстрировали не меньшее рвение. Конечно, на поддержку лабораторий уходит крохотная часть бюджета этих гигантов, однако интенсивность исследований говорит о том, насколько серьезно их руководство воспринимает технологию блокчейн. Если неизменяемые цифровые реестры войдут в нашу жизнь, отделы аудита и бухгалтерских услуг со временем прекратят существование — со всеми вытекающими последствиями. В данный момент они приносят компаниям около 40 процентов от их совокупной выручки в 127 миллиардов долларов. В них непосредственно занято около 300 тысяч сотрудников.
Поэтому сейчас компании пытаются понять, как новая революционная технология скажется на их отношениях с клиентами. Очевидно одно: бухгалтерское дело в привычном представлении — с ежеквартальными сессиями, на которых большие команды специалистов изучают отчеты и проверяют легитимность транзакций, — скоро уйдет в прошлое. И отделы аудита «большой четверки» — всего лишь верхушка айсберга. В зону риска попадают не только они, но и все аудиторы вообще, включая штатных аудиторов разных учреждений. Фактически, как только системы учета полностью автоматизируются и надобность в ручном контроле отпадет, без работы окажутся и те, кто сейчас ведет отчетность, и те, кто ее проверяет. Машины будут сами вносить финансовые данные, анализировать их и оценивать их легитимность — и все в течение нескольких минут, если не секунд. На данный момент в одних только США работает около 1,3 миллиона бухгалтеров и аудиторов (по данным Бюро трудовой статистики).
Резкое сокращение кадров коснется не только бухгалтеров. Весь инвестиционный бизнес, который опирается на отложенный выпуск официальных результатов аудита, тоже окажется под прицелом. Инвестиционный цикл Уолл-стрит определяется релизами данных: аналитики прогнозируют размер ежеквартальной прибыли компании с проданных акций, рынок делает ставки, а затем при появлении очередных цифр инвесторы корректируют цену акций в большую или меньшую сторону. Вся жизнь рынка ценных бумаг вращается вокруг квартальных отчетов. То же верно и для управления активами взаимных фондов, пенсионных фондов и хедж-фондов, чья прибыль зависит от того, насколько успешно в каждом квартале торговались бумаги из их портфеля по сравнению с остальными предложениями на рынке. Даже торговля правительственными бондами подчинена тем же квартальным ритмам: в этом случае ключевую роль играет публикация экономических индикаторов — предварительных оценок инфляции, безработицы, роста ВВП. Что произойдет с этой сферой, когда все финансовые и экономические данные будут автоматически и неопровержимо обновляться в режиме реального времени? Что будет с людьми, которые потеряют работу? А с профессиональной культурой?
Если прогнозы, сделанные в этой книге, оправдаются, нас ждут самые серьезные кадровые потрясения за всю историю человечества. Причем на этот раз в наиболее уязвимой позиции окажутся вовсе не рабочие, продавцы или чиновники нижнего звена, а бухгалтеры, банкиры, нотариусы, страховые и депозитные агенты, поверенные — и даже юристы. Конечно, расхожее утверждение, что юристов заменят смарт-контракты, не совсем верно, ведь условия самого контракта все равно будут обсуждаться между людьми. Тем не менее правовую индустрию тоже ждет серьезная встряска. Юристы, которые мало разбираются в новых технологиях, скорее всего, будут менее востребованы, чем «компьютерно грамотные». (Одной из наиболее популярных междисциплинарных профессий станет «юрист с навыками программирования».) В общем, основная перспектива ясна: среднему классу надо готовиться к потрясениям.
