– И за сколько? – поинтересовался Кезон.
– За тысячу. – Я снова была честна. А куда мне было деваться?
– Мало, – вздохнул он. – Надо было хотя бы две взять.
– Две бы Фроловна не дала. А так она мне на тысячу плату за комнату снизила.
– Подожди, – наморщил лоб Кезон. – Сколько ты вообще платишь за эту убогую комнатку?!
Я назвала сумму ежемесячного платежа, и у него глаза на лоб полезли.
– Когда это в России стало так дорого платить за жилье? В Нью-Йорке за эти деньги можно люкс неделю снимать в крутом отеле! Ну или на сутки президентский номер.
– Эммм, не думаю, – промычала я, не зная, что сказать. Наверное, у Кезончика в очередной раз поехала крыша, весело гремя шифером. – Может, ты рубли в доллары перевел неправильно?
– Так. Не понял. Ты продала мои кроссовки за… тысячу рублей?! – потрясенно Кезон.
– Ну не долларов же! – всплеснула я руками.
Он захохотал и, чтобы приглушить собственный смех, закрыл рот тыльной стороной ладони.
– Ты, вообще в курсе, сколько они стоят? – спросил он сквозь смех.
– Без понятия.
– Три тысячи баксов, лапуля. Это лимитированная серия одного крутого спортивного бренда. И ты отдала их бабке. Поверить не могу!
– Сам виноват! – уперла я руки в боки. – Надо было унести с собой.
Кезон хотел поспорить со мной, но этого не получилось.
– Наташка! – снова раздался голос Фроловны, и он по привычке моментально скрылся в шкафу. А я подорвалась с дивана, но тотчас опустилась обратно, подумав, что это будет подозрительно.
– Да, Глафира Фроловна, – вздохнула я, когда хозяйка оказалась в комнате.
– Я спать пойду, – объявила она. – Дверь закрыла на ключ. Доброй тебе ночи. Я с председателем говорила. Завтра пойдешь с его внуком знакомиться. Со мной вместе. И пироги возьмем. Выдам я тебя замуж, не боись!
Я и пискнуть не успела, как Фроловна захлопнула дверь и ушла к себе. Мне оставалось лишь закрыть лицо ладонями. Вот что такое настоящее невезение…
– Ты чего? – удивился Кезон.
– Фроловна дверь на ночь закрывает, – потерянно прошептала я. – На ключ. Изнутри.
– И что? – его бровь снова поднялась вверх. Да как он ее так выгибает?
– А ключ у нее остается, – призналась я. – Она все боится, что воры залезут.
– То есть мне тут на ночь придется остаться? – спросил Кезон. Я кивнула, а он заржал, как ненормальный, зажимая рот рукой.
Вот что значит не везет так не везет!
Глава 17
Итак, мы остались вдвоем в моей спальне – я и конь педальный. Кезон, то есть. У меня на душе все кипело от возмущения, а он развалился на диване, как принц, и весело смотрел на меня. С вызовом – мол, ну что, выдержишь ли ты и это испытание, лапуля?
Подозреваю, что на лице у меня появилось презрение.
– Что? – тотчас пытливо спросил Кезон. – Ну что ты так на меня таращишься?
– Думаю, как от тебя избавиться, – мрачно ответила я.
– Ты же знаешь, что никак не избавишься, – хмыкнул он. – Мы связаны на веки и все дела. Выход отсюда только один – в окно. Но туда сигать я не буду. Надо было раньше, пока я мог попасть в «Клуб 27».
Я нахмурилась. Мне не нравились слова про этот клуб, слишком уж часто я слышала про него от Сережи. «Клуб 27» – негласное название знаменитых музыкантов, умерших в двадцать семь лет. Курт Кобейн, Джими Хендрикс, Джим Моррисон, Эми Уайнхаус и многие другие музыканты «входили» в этот клуб. И Сережа всегда говорил, что если уходить из жизни, то как они – на пике популярности. Я ужасно бесилась из-за этих слов, ругалась с ним, кричала, плакала даже. Меня буквально трясло, когда он рассуждал, как это круто. Я ненавидела разговоры на такие темы.
– Я не заставляю тебя выпрыгивать из окна, – холодно ответила я. – Останешься до утра. Рано утром Фроловна открывает дверь. Откроет – и ты уйдешь. Понял?
– Понял.
– Давай постараемся провести эту ночь без эксцессов.
– Тогда ты спишь на полу, – заявил Кезон, вытянув на диване ноги.
– Ага, сейчас, – хмыкнула я. – Держи карман шире. Это ты там спишь.
– Но я твой гость, алло, – весело возмутился он.
– Ты незваный гость. А незваный гость, как в горле кость, – парировала я. – Кину тебе одеялко, приткнись к стене.
– Я не могу спасть на полу, лапуля, – закапризничал Кезон. Впрочем, а что еще я ожидала?
– Что, звездный статус трескаться начинает? – усмехнулась я.
– У меня больная спина. Как-то в марте мы репетировали, я упал с трехметровой высоты и…
– Всё-всё-всё! – подняла я руки к верху. – Ты спишь на диване, а я – на полу.
Какой нытик, а! Неужели все звезды такие?
Я застелила диван новым постельным бельем, а сама взяла подушку и старенькое одеяло, чтобы лечь на пол. Ничего страшного не происходит, нужно просто пережить эту ночь. Мы выспимся, а рано утром я отправлю Кезона прочь.
– Я есть хочу, – заявил мой незваный гость, сидя на диване, как на персональном троне.
– А я что сделаю? – прошипела я.
– Смею напомнить, что на кухне есть пирожки, а ты мне должна три тысячи баксов, – лукаво улыбнулся он. Я внимательно посмотрела на него и молча выскользнула за дверь. Оказавшись в темной прихожей, я застыла и прислушалась. Фроловна спала, зато где-то у соседей внизу громко работал телевизор. Я на всякий случай подергала входную дверь, удостоверилась, что хозяйка действительно закрыла нас, после чего покралась на кухню за едой. Пирожков мы с Фроловной сделали на целую роту – если возьму пару штук, она и не заметит. Кроме них я прихватила овощной салат, который делала себе, и сделала кофе. Водрузив все это на поднос, я вернулась в комнату.
– Это что? – хмуро спросил Кезон, глядя на еду.
– Твой поздний ужин, – ответила я, понимая, что сейчас он опять начнет капризничать, как ребенок.
– А почему он такой стремный?
– Какой ты, такой и ужин. Ешь или унесу.
От салата Кезон брезгливо отказался – видимо, капуста с огурцами его не прельщала. Кофе у него тоже восторга не вызвало – он его отхлебнул и подавился, а потом долго кашлял в кулак, стараясь приглушить звук. И заявил, что такого пойла не пробовал никогда.
– Это обычный растворимый кофе, – пожала я плечами. Сама его недавно покупала в супермаркете по акции.
– Видимо, растворимый – потому что он растворяет желудок, – хрипло ответил Кезон. – Кофемашины у вас, думаю нет, верно?
– О, как ты догадлив.
Я мечтала о кофемашине, которая могла бы делать и капучино, и латте, и американо, но стоили они дорого. Так дорого, что оставалось только вздыхать.
