— Рада вас видеть, граф.
Глава 8
В тюрьму, построенную по просьбе Бора недалеко от восточной стены, Олег заехал, возвращаясь из Палена, где решал вопрос по устранению последствий своего давнего непродуманного социального эксперимента.
Олег, однажды, отпустил на волю, огульно, всех рабов бывшего барона Палена, работавших на рудниках и лесоповале, и, в результате, обзавёлся несколькими сотнями безработных нищих.
К его удивлению, многие бывшие рабы, получив свободу, избавились не только от палки надсмотрщика, но и от получаемых ими от хозяина еды, одежды и крова над головой. Буквально, единицы из них смогли найти себе место в новой свободной жизни.
В армию большинство из них не годилось по причине возраста, а устраивать для них каторгу — так какого, спрашивается, дьявола, он вообще тогда их освобождал?
В общем, ничего хорошего от того эксперимента двухгодичной давности у Олега не получилось, кроме, пожалуй, полученного урока, что не нужно принимать скоропалительных решений. Как не стоит изобретать паровой двигатель, пока не выросла плеяда механиков-ньютонов, так и не нужно строить из себя Спартака. К тому же, и со Спартаком-то, в реальной истории, не всё так однозначно было.
— Пока вы были в отъезде, разместили его в камере для задержанных уважаемых, — объяснил Бор про городского Голову Нерова, доставленного по приказу герцога на правёж, — В еде и сне не ограничивали. С Нурием встречи не организовывали. Хотя, вы, наверное, знаете, палач наш с Пражиком знакомы давно и не раз пили вместе. Но, вы не подумайте, на работе Нурия это никак не скажется. Если только прикажете…
— Не надо, — остановил, ставшего вдруг словоохотливым, обычно молчаливого начальника комендатской службы, — Проводи меня в свой кабинет и давай туда же этого Ляпкина-Тяпкина.
Здание тюрьмы из тёмно-красного кирпича было построено без всякой магии. Участвовать самому или, в очередной раз, припахивать сестру, которую он и так грузит работой, как ослика, для возведения такого объекта, он посчитал не солидным. Но и без их участия, тюрьма получилась мрачной на заглядение — куда там той Бастилии.
А всё потому, что Олег щедро оделял своих строителей не только деньгами, но и своими архитектурными идеями, без всякого зазрения совести и патентных платежей, утаскиваемых им из своего прошлого мира.
Дизайн для тюрьмы он взял из когда-то виденного им американского ужастика. Здание было в два этажа с острой черепичной крышей ещё более тёмного цвета, чем кирпич, из которого оно было построено — цвета венозной крови. Узкие, словно щели, окна были все зарешёченны, за ними находились кабинеты и комнаты сотрудников тюрьмы, служебные помещения и камеры для задержанных уважаемых — к уважаемым относились те торговцы, купцы, мастера и прочие, кто платил в год больше ста лигров налогов.
Кроме этих помещений, у тюрьмы были и подземные два яруса, где находились камеры, как одиночные, так и общие, для основной массы провинившихся, а также допросные кабинеты и пыточные.
— Вот скажи, Пражик, на кой тебе нужно было воровать? У меня! — Олег не только напускал на себя злой вид, но и, правда, был зол на этого прохвоста, — Я тебя, скотина, ограничивал в деньгах? Ты не мог у меня просто попросить?
Пражик плакал, что Лукавый — самый молодой и единственный отрицательный персонаж среди богов в пантеоне Семи — попутал. Что сам не знает, как так получилось. Что доченьке всё в приданое отдал, а сам остался гол, как сокол. Что готов искупить и всё вернуть. Валялся у герцога в ногах и всеми Семью клялся, что больше такого не повториться.
В последнее Олег не верил, почему-то, совсем. Ему даже вспомнился момент, как в фильме «Кавказская пленница», Балбес, еле двигаясь после заморозки в холодильнике-рефрижераторе, всё же находил в себе силы пытаться спереть тушку баранины.
— Эх, Пражик, Пражик, а я ведь хотел тебя орденом даже наградить. А теперь вот не знаю, что с тобой делать.
Даже если бы городской Голова Нерова и знал, что такое орден, то вряд ли бы он обратил на эти слова внимание — слишком уж он был убит свалившимся на него несчастьем, чтобы особо вдумываться в слова герцога о несостоявшемся награждении. Пражика хватало только на то, чтобы тихо и безнадежно скулить, вымаливая себе прощение.
— Бор, где там у нас Нурий или кто из его подручных? — спросил герцог.
Услышав эти слова, Пражик, что называется, поплыл. Похоже, его сознание почти отключилось. Он что-то бормотал, пока два стражника волокли его на задний двор, где были виселица и плаха, находившиеся там больше для устрашения — почти все казни в герцогстве, как и во всех остальных землях, были публичными. Воспитательный эффект здесь считался не менее важным, чем кара за преступление. Хотя, случались, естественно, и такие случаи, когда казнили без публичности, но такое было редкостью.
— Не надо! — закричал, словно только что очнувшийся Голова, когда обе его руки зажали в колодки, а здоровенный молодой парень, с топором себе под стать, встал сбоку плахи, к которой эти колодки прикрепили.
По знаку герцога, подручный Нурия двумя быстрыми и точными ударами топора отрубил кисти рук Пражика. Двое других подручных, совсем ещё молодые ребята лет семнадцати, подхватили обмягшее кричащее тело и держали, пока палач не перетянул жгутами обрубки.
— Пусть отнесут вон туда, — Олег показал Бору в сторону небольшой караулки возле въезда на задний двор, — И найди закрытый транспорт, пусть его перевезут ко мне в особняк. Не во дворец, а в особняк. Понял? — ещё раз уточнил он.
Олег и сам себе не смог бы ответить на вопрос, сыграл ли свою роль, в его решении помиловать Пражика, тот факт, что нынешнему Голове сейчас пока не было полноценной замены, или он его помиловал, из-за оставшихся в нём от прежнего мира взгдядов. Но он решил, вначале примерно наказав, затем прохвоста исцелить и оставить на прежней должности. Только усилить за ним контроль.
Здесь, вообще-то, милосердие было не в чести. Примерно, как и в средневековой Европе. Это в русском варианте сказки Золушка, история заканчивается балом счастливой девушки, а в немецком подлиннике — злую мачеху, с её мерзкими и отвратительными родными дочерьми, посадили в металлическую бочку, изнутри утыканную гвоздями, и скатили с крутой горы — эдакий движущийся вариант Нюрнбергской бабы. А в сказке про Пиноккио, итальянском прообразе Буратино, в концовке лисичку забили палками, а несчастному слепому коту крыса отгрызла лапку.
Вот и здесь, часто, доброта считалась слабостью, а возмездие — необходимостью.
— Я знаю, что ребятки Нурия умеют держать язык за зубами, но, на всякий случай, ещё раз их предупреди, чтобы про сегодняшнее забыли. И сам забудь, — приказал Олег Бору.
Он так распорядился, скорее, по устоявшейся привычке всё скрывать, а, на самом деле, в той огромной толпе слухов, которая давно его окружала — одним больше, одним меньше, роли уже не играло. Ну, обрубили кому-то руки, а они опять отросли — подумаешь. И не то ещё про герцога болтают. К тому же, сам процесс исцеления никто, кроме него самого и Пражика не увидит.
