Но надеждам герцогини не суждено было сбыться.
— Наконец-то! — обрадовалась Веда, до прихода Ули отчитывавшая за что-то одну из дворцовых служанок, — А я тебя уже заждалась. Что пишет Олег? Про меня что-нибудь спрашивает? Напиши, что я по нему сильно скучаю. Ты ведь будешь ему завтра писать ответ?
Веда не умолкала всё то время, пока они раздевались и в сопровождении банных девушек шли в мыльню.
Вообще-то, Олег про Веду не спрашивал — он в свои личные дела старался никого не посвящать, даже Улю и даже в те дела, которые давно всем были известны. Но всё же имя подруги в его письме упоминалось, правда не в том контексте, на который Веда рассчитывала.
— А ты-то откуда знаешь про письма Олега? Опять мой секретарь проболтался?
— Спросила бы его, может, и рассказал бы, — хмыкнула баронесса Ленер, располагаясь на соседнем с Улиным ложе, головой к голове герцогини, — От кого ещё мог прискакать фельдъегерь с внушительным мешком, в сопровождении пятёрки ниндзей, если его тут же проводили в твои апартаменты? Наверное, не от Пражика, Неровского мэра. Угадала?
— Угадала, — Уля закрыла глаза, пока девушки натирали её изумительно пахнущим ароматами весенних цветов мылом — Ринг, этот бывший отравитель, ставший главным химиком герцогства, уже создал отдельную исследовательскую лабораторию, которая не переставала радовать всё новыми образцами бытовой химии и парфюмерии, достигая порой, казалось бы, абсолютного совершенства. Но нет, и правда ведь, предела совершенству не существует, — Он спрашивал про тебя, а заодно вспомнил и про барда. Ну, того раба, которого я тебе подарила и который озвучивает все песни в музыкальной пьесе «Собака на сене». Олег требует его к себе.
— Ох, ты ж, — как-то совсем по-крестьянски среагировала баронесса, — Наверное, хочет его ещё каким-нибудь дивным песням научить?
— Не знаю, Веда, — Уля перевернулась на спину, подставляя другую сторону своего тела под потоки тёплой воды, которые девушки лили из больших кувшинов, — Вроде бы, брат хочет научить его самому мелодии составлять. И петь. Моцартом он должен стать.
— Моцартом? Это не как в Оросской империи? Бедняга. Слушай, мне этого парня жалко. Или что Олег имеет в виду?
Уля даже обиделась за Олега, услышав такое предположение.
В Оросской империи, славящейся своей любовью к вокальному искусству, талантливых мальчиков с красивыми голосами, кастрировали, чтобы когда они станут юношами, их голоса не огрубели, и их красивым пением можно было бы наслаждаться долгие годы.
Винорцы, да и жители многих других государств считали подобный обычай жестоким. И то, что Веда, прекрасно зная Олега, могла истолковать его слова, как желание сделать с её рабом нечто подобное, Улю разозлило.
— Он его хочет сделать Моцартом, а не кастратом, Веда. Я не знаю, что это такое — моцарты, но точно не то, что ты подумала. Тебе сейчас должно быть стыдно.
Взывать к чувству стыда Веду Ленер было делом довольно глупым. Уля вспомнила об этом ещё когда не успела договорить свою фразу.
— Я перепутала. Точно. Кастраты. Это не моцарты, — признала свою ошибку Веда, — Тогда опять неизвестность. Что, интересно, Олег опять придумал?
— Как всегда, что-то хорошее. Кроме твоего раба он ещё попросил отправить в столицу двух мастеров столярного дела. Думаю, это всё как-то связано.
Веда недовольно и грозно посмотрела на неуклюжую рабыню, опоздавшую подать ей широкую простынь, завернувшись в которую, баронесса намеревалась пройти к диванчику, возле которого уже был накрыт столик с напитками, но вопреки своей привычке к поучениям, в этот раз ничего ей говорить не стала.
— Вот любит Олег своими непонятными фразами туману напускать, — вздохнула баронесса, — А мы теперь сгорай от любопытства и ожидания. Моцарт. Надо же такое придумать.
Прошлое Олега было закрыто непроницаемым мраком даже для самых близких и дорогих ему людей. Уля не понимала в этом отношении брата. Ну что ему стоило открыться ей или Чеку с Гортензией? Или Торму с Геллой? Неужели они бы как-то изменили своё отношение к нему, если бы узнали о его прошлой жизни?
Но и она, и все друзья Олега давно смирились с тем, что обсуждение его жизни до появления в Сольте — это табу. И на эту тему не разговаривали.
Сейчас Уле вспомнился разговор, который состоялся сразу после того, как Олег принял решение стать регентом королевства. Они тогда были вчетвером — она с братом и Гортензия с Чеком. И Чек спросил её брата, зачем он вообще согласился на регента. Ведь Клемения родит наследника или наследницу, и Олегу придётся передавать всё им созданное непонятно кому. Хорошим ли будет ребёнок Клемении или плохим — какая разница? Всё равно придётся ему власть отдавать — то, что Олег не собирается предпринимать что-то против ребёнка Клемении было понятно и так. И герцогство Сфорц он собрался передать Уле. Так зачем тогда это всё?
Олег усмехнулся и в очередной раз выдал фразу из своей прошлой жизни. Он сказал, что для Атоса — Винор, это слишком много, а для графа де Ла Фер — слишком мало. На недоумение сестры и друзей пояснил смысл сказанного — если бы он хотел просто спокойной жизни, то ему и графство было бы излишним, а если он хочет власти и силы, то Винор — это лишь ступенька. А какая разница в каком статусе на эту ступеньку наступать, регентом или королём? А раз разницы нет, то зачем усложнять себе жизнь создавая лишних врагов или хотя бы просто недоброжелателей и плодить обиженных?
Именно в том разговоре Гортензия и сказала, что Олег всё чаще начинает использовать выражения из своего туманного прошлого, и что он мог бы пояснять свои мысли вполне бы и без них.
Олег согласился с ней. Но сказал, что это у него происходит, часто, само собой. Видимо, как у моряков якоря, так и у него есть нечто, что позволяет ему цепляться за воспоминания о прошлой жизни, которая ему была по-своему дорога. И чем больше проходит времени, чем больше он погружается в текущие дела, тем больше у него это неосознанное желание не расставаться с другой частью себя.
Он говорил тогда ещё что-то, Уля не всё запомнила, но запомнила ту тоску, которая несколько раз прорвалась в его рассуждениях.
Так что, это пусть Веда раздражается на привычку Олега использовать непонятные фразы и выражения, а она готова принимать всё как есть. К тому же, рано или поздно, смысл сказанного Олегом становился понятным. И с Моцартом они все всё поймут. А Веда пусть помучается от любопытства — ей это на пользу пойдёт.
После бассейна с очень тёплой и ласковой водой Уля совсем разомлела и поэтому легко повелась на очередную просьбу подруги, пожелавшей пристроить дочь одной из своих подруг на очередную синекуру при герцогском дворе.
— Тебе сложно отказать, Веда, — улыбнулась разомлевшая герцогиня, — Умеешь ты убеждать.
Назвать подругу занудой Уля не могла. Во-первых, не хотела обижать близкого человека, а во-вторых, потому что Олег сказал ей, что для любой женщины зануда — это в первую очередь мужчина. Которому ей проще дать, чем отказать.
