– Агата, доброе утро, – улыбается Давид своей безумно сверкающей улыбкой. – Пора. Пока, – показывает мне за спину и понижает голос до мягкого шепота, – Рус спит, я тебя проверю. Идем.
Прикрыв дверь, замечаю, что подрагиваю от волнения и растираю плечи. Егор дремает на диване, и, как только мы появляемся, вскакивает и расправляет плечи. Смотрит на меня с глубокой обидой. До сих пор считает, что я зря доверилась Руслану. Вчера горячо убеждал меня, что Коршун прекрасный актер и может обманывать бесконечно, лишь бы избежать наказания и попользоваться мной.
Но за неделю, что мы пробыли с Русланом в одной палате, мужчина ни разу не дал повода усомниться в нем.
Здороваемся легкими наклонами головы, и Егор уводит взгляд в окно, трет подбородок и разминает сильную шею. Я чувствую, что зацепила его чем-то, что он мучается, но ответить взаимностью не могу. У меня другая половинка, и даже если у нас с Коршуном не сложится, сейчас я счастлива.
Особенно после вчера.
– Садись, драгоценная. То есть, я хотел сказать, ложись. Попкой на кушетку. – Заигрывания Давида меня уже не смущают. Как-то я привыкла, что он всегда такой, весельчак и пошляк. Недавно попросил его по имени называть и на «ты», что весьма логично, ведь он молод, а отношения у нас весьма неформальные.
Это Егор привез нас сюда. Обещал полную анонимность в клинике его хорошего друга. Пока ни журналистов, ни даже папочки Руслана мы не увидели и лежали в отдельном ото всех крыле. Другие пациенты с нами не сталкивались.
– Халатик приподними, – коварно улыбается Аверин, а когда я тушуюсь от стыда и страха, показывает на белую болванку в руке. – Через ткань я ничего не увижу, Агата, но торжественно клянусь, что на твой сексуальный пупочек взгляну только с чисто медицинской точки зрения. А ниже вообще смотреть не буду, – приподнял руку и скрестил пальцы. Врет и не краснеет. – Только если случайно, – и расписался в воздухе указательным пальцем.
Глухой смех вырывается из горла. Мне очень страшно. Ведь месячные так и не пошли. Это могут быть нервы, а может быть…
Послушно ложусь и, приподняв мягкий трикотаж халата, туманно смотрю на противоположную стену, где висит плоский телевизор. Слезы наворачиваются, но я усиленно моргаю и прогоняю плохие мысли.
Холодная капля вазелина, и Давид прижимает к животу датчик, возит им вверх-вниз, застывает, сосредоточенно рассматривая то, что появляется на экране.
Снова перемещается, а затем скрещивается со мной взглядом. Полным синего-синего моря.
– Ты станешь мамой, Агата.
Сердце обрывается, а я хватаю губами воздух и, не справляясь с потоком эмоций, закрываю лицо руками.
– Ну что ты, перестань. Руслан хороший парень. Чего ты так боишься? – Давид осторожно убирает остатки вазелина салфеткой и подает мне руку. – Вы так влюблены друг в друга. Это же заметно. Это не фальшиво. Держись за эти отношения, а препятствия – это нормально. Гладкого пути к счастью не бывает.
Я встаю на ноги, но они дрожат, подкашиваются.
– Это моя ошибка. Там же маленький срок, – с надеждой смотрю в глаза Давида. – Можно что-то придумать? Я не готова. Я не могу.
– Ну как маленький, – он пожимает широкими плечами. – Больше шести недель. Иди, присядь. Чаю тебе сделаю.
– Как шесть недель? – удивленно вскрикиваю. Вытираю ползущие по щекам слезы, поправляю спутанные волосы, но от мокрых пальцев они путаются только сильнее.
– Видимо, тот самый «месяц назад», – ласково улыбается врач, наливает из стеклянного чайника горячую воду и протягивает мне широкую чашку с ароматным чаем. Красные лепестки кружатся, опускаются на дно и оставляют после себя тонкие кровавые ниточки, что окрашивают воду в нежно-розовый. – Это с лепестками гибискуса. Тебе понравится. Вот, цукаты и орешки. – Подталкивает ко мне металлическую коробочку с выбитым золотистым орнаментом по канту и, как сундук с сокровищами, открывает крышку. – Сахар не предлагаю, у меня его нет, к сожалению.
– Я пью без сахара.
– Вот и отлично.
– Мы ведь предохранялись в тот раз.
– Живчики Руслана оказались проворнее, – шутит Давид и спотыкается о мой наполненный тоской взгляд. – Да, неудачно получилось, извини.
Он достает блокнот, долго что-то выписывает, а потом серьезно рассказывает:
– Смотри, можем у нас тебя обследовать, а потом встанешь на учет. Тоже можно к нам, если захочешь.
– Нет, не будет учета. Я не…
– Не будешь рожать? – Давид грозно сводит густые черные брови с резким щелчком кладет ручку на стол и впервые проявляет в мою сторону негатив. Ярость, что читается в глубине его синих глаз, настолько широка и глубока, что я невольно сглатываю страх. – Агата, у тебя есть время подумать. И Руслан имеет право знать.
– Нет. Не имеет, – качаю головой, пытаюсь отхлебнуть немного чая, но он жутко горячий. Обжигаю губы, оставляю чашку на стол и снова реву, закрывшись ладонями. Когда истерика подкатывает, как цунами, раскрываю руки и не сдерживаю поток слов: – Ты его просто не знаешь. Он… Он… бессовестный и подлый. Это сейчас Руслан стал другим из-за аварии, а на самом деле он… меня сломает. Я не могу. Не справлюсь.
– Как бы я наслышан, – сухо отвечает Давид. Встает к окну, резко отшвырнув стул, и отворачивается ко мне мощной спиной. Под халатом играют напряженные мышцы, кулаки сжимаются и хрустят. – Но рядом с тобой я увидел другого человека. Ты боишься, что память к нему вернется, и он станет тем же ублюдком, что раньше?
Смотрит на меня через плечо. Правильно, кто в городе не знает Коршуновых? Разве что я – дурочка из провинции, безродная, бедная актриса, что может за несколько сотен тысяч баксов продать свое тело.
Глава 25. Коршун
Агата уходит с Давидом, тихо перешептываясь в дверях. Я сжимаю зубы от ненависти, отчего сводит скулы, но не выдаю себя. Мне нужна минутка подумать, как себя дальше вести и как отомстить.
Она думает, что ей это сойдет с рук? Стерва! Опоила меня собой, чуть не прибила машиной, лишила самого себя, но я этого так не оставлю. Растопчу гадину. Раздавлю.
Да, я все вспомнил и зол, как черт. На себя, что неделю вел себя, как плюшевый дурачок, обхаживал сучку, как сопляк, унижался, ластился, а она… А она украла мою жизнь и за все это время ни разу не призналась! Даже не попыталась объясниться. Увиливала от любых вопросов о семье, о работе. Мол, тебе нужно отдохнуть, Рус. Вернемся домой, все встанет на свои места.
Не встанет! У меня на нее никогда больше не встанет. Зараза мыша! И прикрыв глаза, понимаю, что лгу сам себе. Вспоминая, как она вчера насаживалась на меня, как брала в рот, яйца поджимаются и кровь приливает к паху, натягивает трусы. Хочется наш марафон повторить, но только теперь я буду откровенно пользоваться норкой, а суку оставлять без сладостей.
Пока ее нет, в голове созревает коварный план – разоблачение. Это будет сногсшибательное поражение грызуна, я еще станцую на ее костях. Никто, вот никто, не смеет вытирать об меня ноги. И отец хорош. Сын в больнице, а ему насрать. Или она ему не сообщила?
