– Какая есть, – пожимаю плечами.
– Прекрати это, Туся, не загоняй меня еще глубже в темноту вины. Ты же не понимаешь, что делаешь.
– Я все понимаю. Я уже не маленькая, а ты – единственный родной для меня человек. Я тебя не оставлю. Ясно? И хватит нравоучений. Заделался папочкой.
– Папочкой? – он болезненно морщится и сжимает зубы, отчего желваки ходят ходуном и делают его взрослым мужчиной. Плохое сравнение, но слово слетело, ничего не поделаешь. – И где же ты триста штук взяла? – И с горьким смешком добавляет: – Девственность продала?
– Представь себе! – вырывается, и я осознаю, что говорю почти правду, ведь, что мне Геннадий приготовил сегодня, пока не знаю, но догадываюсь.
Брат сжимает кулаки еще сильнее, я слышу, как хрустят его косточки.
– Я же спас тебя от этой грязи. Зачем полезла?
– Хватит, Слава. Умоляю, хватит! Это всего лишь секс, много чести из-за пятнадцати минут.
– Пятнадцать минут, которые оставят шрам на всю жизнь. Я знаю, о чем говорю.
– Откуда?
Отворачивает голову в сторону, будто боится, что я увижу его взгляд через бинты.
– Тебе лучше не знать. Уходи, Агата. Не нужно меня навещать. Как только отеки спадут, вернусь домой, и буду привыкать. Все. Не смей вмешиваться, я все равно откажусь от операции. Это мое решение.
Киваю, а потом понимаю, что он ничего не видит.
– Слово дай, что не посмеешь продавать себя, – жестко настаивает брат. Мне кажется, что он видит сквозь бинты и сейчас придушит меня, если я ему ничего не отвечу.
– Слав…
– Агата, я твой брат, обещай мне! – повышает голос. В эти моменты он так похож на отца, что я снова боязливо отступаю.
– Обещаю, – завожу руку за спину и скрещиваю пальцы. Я вытащу его отсюда, пусть и такой высокой ценой. Любой ценой. Да, он будет злиться, но он будет видеть, а я не буду чувствовать себя виноватой.
Глава 39. Коршун
Наши дни
Несколько дней я почти не ем и не выхожу из комнаты. Агата давно вернулась к себе, постель сменила экономка, но запах слез, крови и боли все еще витает в этих стенах. И выворачивает меня наизнанку. О-тра-вля-ет.
Мне искренне хочется быть другим, но я не умею. Лежу и думаю, когда моя жизнь сломалась. Когда я стал таким уродом?
Внутри борется желание уничтожить Агату и желание узнать ее лучше. Понять, что в ней цепляет. Почему она Давиду и Егору так приглянулась? Почему они за нее встали горой? Неужели не видели, что она продалась?
И как у нее получается, без особых усилий, завладевать моими мыслями? Чем она уникальна?
Ее молчание и пустой взгляд после приезда врача завели меня в ступор. А потом разговор с Егором, спор с Давидом. Они правы: я заигрался и ослеп. И дело не в зрении, а в том, что я разучился верить людям, разучился любить и раскрывать свое сердце. Умел ведь, я помню, а теперь все ушло.
И Агата после того дня словно сломалась. Будто тонкая ниточка, что сблизила нас в больнице, внезапно порвалась, разбросав по личным подвалам. В одиночные пыточные.
Что ее сломало? Я?
Хочу в свою прежнюю жизнь. Вернуться в мои хоромы, поймать девицу посмелее, поопытнее, напится и жить на полную катушку, как раньше, но этот плен, что устроил папа, перекроил меня напрочь.
Стоя у окна, смотрю на уходящий вдаль сад. Солнце в закате снова напоминает мне цвет глаз мышки. От одного воспоминания, как она тихо сказала: «Пусть просто уйдет» – у меня в животе кручивается невидимая змея. Она заглатывает сердце, что глухо и бессмысленно прокачивает последние удары.
Мне еще никто так не говорил, никто не отворачивался, как от проказы, и не прогонял. Не смели просто. Обычно бабы висли на шее, а я глумился и отталкивал. Выбирал лучших, а потом снова топтался.
Я будто мстил, когда бросал их. Но кому я мстил?
Матери, что бросила меня? Матери, что до девяти лет была опорой и отдушиной, учила играть, учила быть собой, рассказывала сказки и обещала быть рядом всегда, а потом собрала вещи и исчезла без объяснений? Ненавижу всех женщин из-за нее?
В коридоре никого. Я прохожу несколько метров, прислушиваюсь. Тихо. Кабинет обычно открыт, а там есть интернет и ноут. Надеюсь, что без пароля.
Так и есть. Здесь пусто, а компьютер мирно стоит на краю стола.
Сначала проверяю окно. Из комнаты я видел, как Агата шла в сад, а Егор держался около нее, как тень. Что-то сжимало грудь, когда видел их вместе, но я отмахивался. Это не ревность, нет. Коварное чувство собственничества, но я никогда не буду с ней, не захочу после всего, что она сделала.
Признавать поражение я не привык, говорить о любви тоже, а девчонка все равно к охраннику ничего не чувствует, мне нечего бояться. Я подожду. Не знаю чего, но подожду. Но все задумки и планы внезапно рассыпались в прах, стали ненужными. Месть оказалась не такой уж и сладкой, а желание подчинить девушку и сделать своей окрепло. Меня словно запрограммировали.
Пароля нет, я быстро запускаю браузер, чтобы вбить в поиск данные матери. Выпадает несколько тысяч ответов, но все они не те, что нужно. Листаю и понимаю, что мама давно не Коршунова. Она вряд ли бы оставила фамилию отца, он бы не позволил.
«Лессина Юлия Анатольевна».
А вдруг вышла замуж? Но все-таки отправляю запрос.
Выходит один вариант. Ссылка на соцстраницу. Год рождения совпадает. Прежде чем нажать, понимаю, что сильно сжимаю губы и сдавливаю мышку. Эта женщина ясно дала понять, что я ей не нужен, а я, дурак, искал в восемнадцать, надеялся, что она расскажет, почему так поступила, почему бросила своего ребенка. Хотел в глаза ей посмотреть. В ее лживые глаза.
Рука так немеет от напряжения, что палец сам непроизвольно делает клик, и я жадно вчитываюсь в распахнувшуюся страницу: статус, цитаты, интересы. Всматриваюсь в знакомое лицо. Такая же светлая, с голубыми глазами и темными волосами, тонкой фигуркой. Такая же улыбчивая и красивая, как я помню.
Дата последнего захода на страницу: год назад, а ниже, на стене, сотни сообщений с поздравлениями без ответов. День рождения, Новый год, Пасха.
Может, забросила страницу?
Лезу в фото. Она всего одна. Та, что стоит на аватарке, и маме здесь не больше тридцати, хотя ей уже давно за пятьдесят.
В друзьях около двух тысяч подписчиков, и все мне незнакомы. Кем она была? Чем занималась?
Замечаю окошки видео, и кликаю на одно из них. Матери здесь не видно полностью, только руки, снятые со стороны. Она играет на пианино. Как она играет! Это просто божественно.
Я надолго залипаю, вслушиваясь в пассажи, рассматривая ее постаревшие руки и не могу сдержать дрожь. Меня по-настоящему колотит и безумно хочется заорать.
