Пытаюсь его укусить, не впустить, сопротивляюсь, как могла. Сжав зубы, отчаянно колочу руками каменную грудь, а ему хоть бы хны! Не сдвигается, не отпускает и не сбавляет обороты – упруго толкается в рот языком и поглаживает-изучает мои сомкнутые зубы, напирает сильнее, заставляя меня ломаться от давления и желания поддаться слабости.
Никогда. Не сдамся!
Подонок и не таких ломал, я это понимаю чуть позже, когда Руслан прижимает губы к моему рту так сильно, что я задыхаюсь от желания впустить его, почувствовать снова безумную страсть и пламя. Мужчина беспардонно скатывает мою юбку по бедру и, накрыв рукой трусики, сильнее впечатывает в стену. Мне приходится вдохнуть от неожиданности, и ядовито-сладкий язык врывается в рот и бешено выедает мою волю.
Когда шаловливые пальцы пробираются под кружево, бесцеремонно и без спроса вталкиваются в меня, а поцелуй превращается в безумие, я, не сдержав стон, сползаю по стене.
Коршун глухо смеется. Это смех победителя, а я мычу и оседаю, соглашаясь с поражением. Ненавижу его за то, что сильнее.
Руслан отрывается на миг от моих губ.
– Ты помнишь мои ласки, мышка, помнишь…
В дверь с другой стороны кто-то грохает. Я сжимаюсь от испуга, а Руслан накрывает второй ладонью губы и, продолжая вталкивать в меня два пальца, безумно ритмично и правильно, шепчет:
– Скажи ему, что все в порядке, или Егорушка-душенька увидит, как я тебя трахаю у стены, – низкий голос ломается хрипотцой, рассыпается яростью, а небесно-пронзительные глаза полыхают холодной синью и обещают мне жестокое наказание. Во что я влезла? Мамочка родная, забери меня.
В дверь снова ударяют. Плечи у Егора огого! Развалит кабинет, но спасет, я знаю.
Ладонь Руслана смещается на затылок, стягивает волосы до легкой и приятной боли, а губы повторяют еле слышно:
– Прогони его.
– Егор! – кричу в потолок, стукнувшись затылком о стену, потому что напор и темп ласк ускоряется, а поцелуи, что жгут похлеще углей, рассыпаются по шее и плечам. Покусывания не прекращаются, путают мысли. Толчки зачастили, разогревая меня изнутри. Взрывая. Я еле выговорила: – Все в порядке! – получилось совсем ненатурально, истерично.
– Точно? – переспрашивает охранник.
Руслан вталкивается и смотрит в глаза, выжигая меня до дна безмолвным приказом прогнать охрану. Он знает, что делает, знает, что я подчинюсь – нажимает на чувствительные точки, волосы путаются в его руках, а я бесстыдно плавлюсь и тянусь за ощущениями. Наглые пальцы входят в меня на всю длину, отчего я теряю нить реальности.
– Агата Евгеньевна? – громыхает Егор по двери, а толчки во мне ускоряются, мышцы сковывает, бедра стягивает. Меня колотит от подкатывающих высоких волн наслаждения и не получается выдавить и слово.
Еще миг, стрела, скользнув вдоль позвоночника, выдергивает узел за узлом из хребта. Я закрываю глаза и распахиваю губы. Мне нужен воздух! Еще. Еще. Еще!
Руслан толкает, крутит, нажимает. Сильнее и точнее. Рвет меня беспощадно на кусочки неправильного счастья.
– Да-а-а! – вскрикиваю, сдерживаясь из последних сил, и рассыпаюсь на вершине оргазма сухим песком.
Руслан победно смеется, прижимая ладонь к пульсирующей точке, выдавливая последние искры.
– Стервец, – все что могу выдохнуть, сжимаясь вокруг его пальцев, а он кусает мой подбородок, поднимается выше и словно бьет меня усмешкой по губам.
Глотает на подходе мои ругательства, целует, разминает до состояния податливой глины и заставляет молчать, поддаваться его власти. Да я и не могу говорить, хочется лишь орать, как не хочу здесь находиться. Не хочу в это играть!
Но не получается.
Я онемела от перевозбуждения и ослабла от пойманной разрядки. Я признаю поражение.
– Такой ты мне нравишься больше, мышь, – издевательски шепчет мужчина и осторожно вытягивает руку из-под юбки, подносит пальцы к своим губам и слизывает мою влагу. Сначала один палец, затем второй, урчит протяжно и прикрывает от удовольствия шальные глаза. Как можно быть такой мразью и таким обворожительным одновременно? Не понимаю.
Он распахивает веки и берет мое лицо в свои ладони. Говорит спокойно, с расстановкой:
– Ты ответишь за все, мыша. За каждую ночь, что я провел не в своей теплой постельке. За каждый час, за каждую минуту. Я буду тебя иметь столько, сколько захочу, и ты будешь не против.
Я опадаю на руках Коршуна и едва не вою от беспомощности. Он меня сломает. Свернет душу в трубочку и выбросит собакам. Как пережить эти игры и потом идти дальше? Ненавижу и его, и его отца!
– Отпусти… – увожу взгляд в сторону и пытаюсь выбраться из крепких объятий. Ноги подкашиваются, во рту полыхают едкие слова правды, но я сцепляю зубы до хруста и смотрю в пол. – Пожалуйста, отпусти.
– О, нет, детка, – шепчет мужчина на ухо и, подхватив меня за бедра, несет к столу. – Теперь ты не смотаешься. Я тебя отымею. И не один раз.
Глава 7. Коршун
– Этого не будет, – зашипит, вырываясь. Впивается ногтями в плечи до прокола кожи, но я не испытываю боли, только колкую ярость и безумную страсть.
Все мускулы напряжены, кровь словно схлынула от головы и собралась в паху. Сосредоточилась в брюках. Я горю и трескаюсь на куски.
Зараза блеклая, так тряслась на моих пальцах, что я чуть не кончил. Тридцать дней голода сказались, скорее всего, а Агата просто под руку подвернулась, пусть не обольщается. Не хотел ее трогать, не мое это – иметь использованный материал, но сорвался. Желание трахнуть эту тварь, что поселилась в моем доме, стала руководить моей фирмой, вспыхнуло неожиданно, когда мы оказались у стены. Выпорхнуло из меня, словно фейерверк.
Я хотел узнать правду, встряхнуть девушку, испугать, но когда услышал запах ее бархатной кожи, приблизился к распахнутым губам – пропал. Будто шарахнулся головой в стену и забыл, зачем пришел. Рухнул в пропасть темного и опасного влечения.
Когда несу мышку к столу, ощущаю, как она трепещет в моих руках. Подрагивает всем телом, дышит порывисто в лицо и смотрит, будто режет по-живому плавленым золотом. И это не страх – это отголоски кайфа. Девушка не сопротивляется больше, не кричит, только повторяет, как мантру:
– Ты не сделаешь это. Не посмеешь. Не позволю. Ты не сделаешь...
И смотрит в душу, которой у меня нет. Я давно дерьмовый пустой человек. Не страдаю самобичеванием, самокопанием и самокритикой. Я наслаждаюсь каждым днем и живу, как в последний раз. Жил, да, поправочка, но все это просто нелепая кочка на пути моей свободы и ровной дороги бесполезной, но весьма шикарной жизни. Меня все устраивало и имел я всех в виду.
– Руслан, нет, – говорят сладкие губы, уворачиваясь, а я не слушаю.
– Еще как позволишь, – прижимаю девушку к себе, шепчу, окрашивая голос бархатистым низом: – Я тебя отымею на этом столике. Между прочим, на своем столике, мыша мелкая. И ты будешь искрить и орать, как текучая мразь.
