Отец отворачивается, губы поджимает и раскладывает ладони на столе, готов встать и уйти, я чувствую.
– Ты требуешь невозможного. Я не могу оставить ее в такой момент. Ей нужна моя поддержка, и я ее люблю. Люблю, пойми ты наконец. Не можешь помочь, скажи, но не трепай нервы, не тяни время, у меня его нет.
– Тогда не задерживаю.
– Сука… – все, что получается сказать. Бессонная ночь сказывается: у меня гудит голова, двигаюсь вяло, а в глазах мешается песок. Иду к двери, но, схватившись за ручку, все-таки задаю вопрос, который меня мучает последнее время:
– Почему именно Агата? Почему она? Не любая другая девушка с улицы.
– Потому что я знал, что ты ее не пропустишь, зацепишься.
– Ты намеренно ее подсунул?
– И оказался прав. Мы с тобой похожи.
– В чем? – поворачиваюсь к нему лицом и кричу: – В чем?!
Молчит. Так долго молчит, что я зверею.
– Отвечай! – хватаю что-то со стола и швыряю в стену. – Отвечай!
– Я любил ее мать, замуж звал, а она предала, за врага пошла. Родила ему двоих ублюдков, а меня отец женил на твоей матери, дочери известного хирурга, который через год после нашей свадьбы допустил ошибку на операции и убил пациента. А после еще круче: этот слабак сиганул с крыши, оставив дочь с плохой репутацией и с минусом на счету. Я! – он бьет себя в грудь, – закрывал его, алкаша драного, долги! Я тогда был слаб, еле удержался на плаву, а Юля, когда застукала меня с любовницей, закатила истерику. Хотела тебя забрать, – он смеется, как больной. – Но я не позволил. Никто не смеет забирать мое.
– Ты, – подхожу к нему, наклоняюсь через стол, он в страхе шарахается. – Ты узнавал о ее жизни, когда под меня клал? Ты наводил справки, как Агата выживала с отцом, который ее колотил, а потом убил твою возлюбленную?
– Узнавал! Если бы жила со мной, она была бы жива. Сама выбрала его! Почему?! – отец срывается на хрип, колотит стол кулаком.
– Ты так ничего и не понял. Тебе нужны только бабки и власть, тебе нужно подчинять других, а ей, скорее всего, нужно было что-то другое. Или было что-то, чего мы не знаем, но ты слепец… Да что ты, я такой же. Как бы мне хотелось, чтобы в венах не текла твоя кровь, – поворачиваюсь к нему спиной.
– Но она там есть, и ты мой сын! Бросишь ее, я все верну, будешь держать город, займешься любым бизнесом.
– Мне. Ничего. От тебя! Не. Ну-жно, – говорю по слогам.
– Ты мой… сын, – повторяет жестко. – Не смей со мной так говорить, – его лицо морщится, краснеет.
– Больше нет, – иду к двери, открываю ее и бросаю через плечо: – Ты не только сына потерял, но и дочь. Живи теперь с этим.
Он еще кричит что-то вслед, но я иду прочь. В кармане звонит телефон, я отвечаю мягко, чтобы мышку не расстраивать, а сам колочусь от ярости.
– Умер плод, – говорит она тусклым голосом.
И рука сама обрывает связь. Я как раз на лестнице, между пролетами. Изо рта рвется звериный крик, падаю куда-то в угол и плачу. Это я во всем виноват. Я виноват.
Пожалуйста, хватит! Я все понял. Я все понял! Прозрел. Хватит нас мучить!
Немного успокоившись, еду к Агате. Болтаюсь в поезде около четырех часов. Я не ел второй день, не помню, когда пил воду, когда спал. Чувствую себя оборванцем, на меня озираются люди, точно как я когда-то на бедняков.
Агата не выходит ко мне, а меня к ней не пускают, мол, нельзя. Подозреваю, что мышка попросила.
Все-таки нахожу лечащего врача, узнаю, что нужно для прерывания замершей беременности, сколько привести денег, сколько Агате здесь находиться.
Неделя. А денег вроде и немного по меркам Коршунова, а по уровню Пуха – состояние.
За душой ни копейки. Выхожу на площадь перед корпусами и не знаю, куда идти. Отец все забрал.
Знакомая мелодия, которую сочинила мама, прорывается сквозь мутные и путанные мысли. Смотрю на зажатую в руках мобилку.
Тетя Варя?
– Приезжай, придумаем что-то, – говорит она, выслушав до конца мой рассказ.
Выключаю связь, устало веду головой, растираю шею, и замечаю впереди знакомую бабку с кудрями. Стоит за забором больницы, возле куста туи, и смотрит на меня глазами-бусинами. Черными такими, злыми.
Сорвавшись на бег, лечу по плиточной дорожке, переворачиваю мусорный бак, натыкаюсь на прохожего с большим пузом, заворачиваю за ограду и таращусь в пустоту.
– Оставь меня в покое! – кричу и пугаю прохожих. Кто-то крутит пальцем у виска, а я, отмахнувшись, ухожу прочь.
Мне нужно Агате помочь, хватит страдать и терзаться. Бабка-провидица уж точно с деньгами не поможет.
Покупаю на последние копейки обратный билет. В дороге снова и снова набираю Агату, но она упорствует.
Вскоре мне отвечает синтетический голос: «Абонент выключен или находиться вне зоны действия сети».
Ей плохо, знаю. Она защищается так. Я смогу достучаться, смогу, просто не сразу.
Тетя встречает на вокзале и сокрушенно качает головой.
– Коршунов неисправим, но мы и без него справимся. Сегодня, Руслан, вспомни, кто ты есть на самом деле.
Мы подъезжаем на такси к клубу, когда уже глубокая ночь. Белую рубашку мне привезла сестра, помогла с прической и синяками. Ловко замазала тональным кремом, а потом и руки обработала.
– Я не смогу играть. Я никогда этого не делал публично.
– А ты закрой глаза, – говорит Оля ободряюще, выталкивая меня за кулисы. Из зала доносятся хмельные голоса. Кто-то читает стендап, народ ржет, улюлюкает. – Представь, что в зале сидит только Агата. Играй для нее.
И я держу это в уме, пока играю. Только для мышки. Играю все, что помню, все, что умею. Не сильно много, но на минут сорок хватает. Пальцы горят и болят от напряжения и усталости. Как я выдержал, не представляю.
И перед последней композицией дотягиваюсь до микрофона, что все время висел над головой, и объявляю:
– Эту песню еще в детстве мне подарила мама, а сегодня я хочу подарить своим женщинам: тете Варе, сестре Оле и…– делаю вдох. Знаю, что она не услышит, но так хочется докричаться до Вселенной. – Для любимой Агаты. Настоящей. Единственной. Невесты…
Мелодия разливается густой рекой звуков, пальцы сами поют, сами двигаются, а я плачу без голоса. Отпускаю себя.
Быть слабым так просто.
Быть сильным так просто.
Все просто, пока есть вера. Верить нужно, иначе зачем жить?
И я верю, что Агата сможет меня простить.
Собрав деньги, через неделю еду назад, к больнице. Оплачиваю и жду выписки Агаты. Час, два, три...
Меня просят выйти на улицу, и там я натыкаюсь на машину Давида. И все понимаю.
