Саломия закрыла глаза. Если бы можно было видеть рубцы, которые остались на ее сердце, эти шрамы показались бы сущим пустяком. Прошло восемь лет, а они все болят и ноют, не давая ей забыть ни свою несчастливую любовь, ни свою неудачную попытку стать любимой.
Поначалу Саломия спрашивала у Вадима, не слышал ли он о Елагине. Тот отвечал скупо и неохотно. У Елагина все отлично, на гибель жены он отреагировал философски, мол, Бог дал — Бог взял, и его теперь регулярно видят с женщинами. Периодически посещает кладбище, наносит визиты бывшей и ее бабушке с неизменными букетами цветов. Сразу же после смерти жены попытался претендовать на наследство как ближайший наследник, но с ним встретились юристы Вадима, и у того сразу же отпала охота воевать.
Саломия слушала это, и рубцы на сердце разрастались и болели, а Вадиму словно доставляло удовольствие ее мучить. А потом ей попалось на глаза одно интервью, его брал известный канал у одного из самых успешных разработчиков программного обеспечения для BIM-технологий.
— Вы такой завидный жених, не планируете в ближайшее время обзавестись семьей? — вопрошала ведущая, едва ли не облизываясь на гостя программы.
— Нет, вы знаете, не планирую. Я по жизни одиночка, мне не нужна семья, я не выдерживаю длительных отношений. Это все не для меня, — отвечал красивый, уверенный в себе мужчина, а Саломия, чтобы не упасть, держалась за стенку. И ни слова о своем первом браке, скоропалительном и так трагически завершившемся. Что ж, все верно, тот брак ничего для него не значил, значит и говорить не о чем.
Саломия тоже старалась забыть и не вспоминать. Сын? Это только ее сын, Елагин здесь ни при чем, а сама в глубине души умирала от счастья, что мальчика будто отксерили с отца, она родила себе еще одного Никиту, вот только этот будет всегда ее любить и никогда не предаст…
…Саломия уперлась лбом в оконное стекло гостиной, лоб приятно холодило, остужая и приводя мысли в порядок. Высокий красивый мужчина на дорожке ее дома, ведущий за руку их сына, которого он, по его словам, когда-то так ждал и от которого так хладнокровно избавился, до сих пор стоял перед глазами. Да, ей надо думать об этом, чтобы воскресить в душе гнев и ненависть, а не о том, каким еще более привлекательным стал бывший муж.
Но ничего не получалось, сердце билось о ребра, будто птица о прутья клетки, стоило только представить, как он обнимал бы ее своими сильными руками… Он в самом деле стал выше и шире в плечах, или ей так кажется? Вот бы увидеть его обнаженным хотя бы по пояс…
— Мам! Он мне ответил!
— Что? — Саломия с трудом вынырнула из своих тягостных размышлений и посмотрела на бесхитростную, счастливую мордашку сына.
— Никита мне ответил! А я думал, ему не интересно.
— Сынок, — Саломия присела возле ребенка и взяла за обе ладошки, — Никита взрослый занятый человек, тебе не стоит его отвлекать.
— Что ты, мам, он наоборот обрадовался! И пообещал прийти на день рождения.
— День рождения? Откуда он узнал? — не на шутку разволновалась Саломия.
— Я сам сказал. И сам его пригласил. Я так решил, мама, — между насупленных бровей залегла такая до боли знакомая складка, что она не выдержала, обняла сына и поцеловала вихрастую макушку.
— Хорошо, сынок. Пригласил и пригласил, — она совершенно не умела отказывать своему ребенку, удивительно, как он не вырос избалованным до невозможности. — Может, он еще и не придет.
Никита недолго размышлял, что подарить Даниэлю, залез в интернет, погуглил и остановил выбор на игре-головоломке «Гравитационный лабиринт», там следовало на игровом поле расположить башни в виде лабиринта, чтобы запущенный сверху шарик беспрепятственно достиг цели. Елагину стало так интересно, что самому захотелось поиграть, он заказал доставку игры на дом и теперь подъезжал к знакомому трехметровому забору.
— Я к Даниле, — решил быть лаконичным Никита, но его краткость не нашла отклика у охранника, пришлось представиться, и только после звонка хозяйке дома он был пущен на территорию.
Фон-Россель уже стояла на крыльце, поджидая его, и Никита почувствовал глухое раздражение, поднимавшееся изнутри при виде ее насупленных бровей над темными, почти черными глазами. Она куталась в шаль, накинутую поверх свободного балахона, болтающегося на худом теле, и Никита с тоской подумал, что пожалуй, ему придется поднапрячься, чтобы захотеть эту женщину. Может, таблеток каких попить?
— Пока Даниэль не слышит, хотелось бы донести до вас, что я против вашего общения с моим сыном, — сходу начала она, не посчитав нужным даже поздороваться, — и поскольку вы уже умудрились втереться к нему в доверие, я требую, чтобы вы нашли способ объяснить ему, что общаться вы не можете.
— Почему? — искренне удивился Никита и тут же, спохватившись, добавил: — Добрый день, госпожа Фон-Россель!
И картинно поклонился, перехватив в одну руку коробку с игрой.
— Не стройте из себя клоуна, Елагин, — прошипела Фон-Россель, явно намереваясь испепелить его своими черными глазами, — вам ни к чему общаться с моим сыном, неужели не ясно?
— Нет, — все так же искренне недоумевал Елагин, он и правда не понимал, — объяснитесь.
— А чему вы можете научить маленького мальчика кроме того, как менять женщин будто перчатки?
— С чего вы взяли?
— За последний год у вас их было тридцать две, и это только для выхода в свет, без учета ваших проституток, — выпалила она, и Никита чуть не сел прямо на дорожку. Вот это номер, она серьезно считала его баб?
— Вы что, наняли детектива, чтобы за мной следить? — его изумлению не было предела, а черные глаза продолжали искрить и метать молнии.
— Мне его с успехом заменяют журналисты и папарацци. Достаточно отследить публикации о вашей бурной личной жизни.
— Слушай, я не понял, ты что, меня ревнуешь? — Никита поднял брови и получил истинное наслаждение от вида задыхающейся от возмущения Фон-Россель. Он даже поднялся выше на ступеньку, чтобы лучше рассмотреть. — Должен заметить, что журналисты готовы даже уборщицу в моем офисе записать ко мне в любовницы, и коль уж у нас все так откровенно, то услугами проституток я не пользуюсь, предпочитаю эскорт. А там да, у меня есть парочка постоянных девушек.
Фон-Россель изменилась в лице и зашипела, как змея, но тут распахнулась дверь, и из-за спины матери показался именинник.
— Никита! Ты пришел! — он бросился к Елагину, но уже подбегая, затормозил, стушевавшись, и тот сам пришел на помощь.
— Привет, Данька! С днем рождения, расти большой и толстый. Это тебе! — он присел перед мальчиком и протянул ему подарок.
— Спасибо! — вспыхнули серо-голубые глаза, тут шею Никиты обвили тонкие как веточки руки, и он замер он незнакомых ощущений, внезапно нахлынувших и оглушивших своей глубиной.
Сальма смотрела на них чуть ли не с ужасом, что немного отрезвило Елагина, хотелось показать ей средний палец, но это было грубо по отношению к женщине, а так не язык же ей показывать, он не совсем еще сошел с ума. И Никита ограничился ухмылкой.
