Я уже проговорился и написал, что признание публики – это высший дар для актера, бесценная награда исполнителю. Но сколь ни повторяй эти слова, представить себе, что скрывается за ними для каждого конкретного человека, со стороны разглядеть просто невозможно.
Так вот, сейчас, когда я пишу вам это признание, со дня выхода фильма прошло 25 лет![3]
И каких лет: вторжение всего закрытого западного кинематографа с его блестящими актерами; превращение телевидения в домашнюю энциклопедию новейших экранных экспериментов. Я уже не говорю о звездах мирового театра или эстрады.
А я, как щепка на волнах бурного потока, для многих людей все еще есть! Есть в виде актера, игравшего Гошу!
Р. S. Только после окончания съемок я узнал, что эту роль должен был играть сам Меньшов. Его многие уговаривали взяться за эту работу. Тем более что его жена – героиня фильма. Но он выбрал меня.
Чудо!!!
Спасибо, Володя, за бесценный подарок.
Гитана-Мария Баталова. Рассказы С рисунками Алексея Баталова
Весна в осенних покрывалах
Вот уже которую неделю лето попирало осень прозрачными и теплыми днями. Свежее дыхание сентября подернуло кроны лип и вязов золотом. Солнечные лучи, цепляясь за крышу, косо соскальзывали во двор, заполняя его слепящим светом. В желтеющих кронах лип и вязов хлопотали птицы, принуждая чахлые литья срываться. Худощавый мужчина с дорожной сумкой вышел из дома со светлолицей девушкой в светлом плаще. Миндалевидным разрезом глаз и круглым подбородком она напоминала своего спутника и несла его этюдник.
Отец оглянулся на окна пятого этажа. Все эти годы из их трехкомнатной квартиры провожали жена и теща. Она на мгновение появилась в окне.
Для Светланы Даниловны признанный график и преподаватель художественного училища был таким же очаровательным, как и двадцать шесть лет назад, несмотря на то, что на узком лице его уже дрябли щеки. Вот и сейчас она привычно провожала мужа в поездку с группой студентов по Золотому кольцу.
В их семье благодаря мудрой и отходчивой теще царило согласие. Вера Спиридоновна с самого начала, когда дочь с Юрой училась в художественном, почувствовала, что та именно с ним обретет счастье. И она уже тогда обращалась с ним как с равным. А потом она долго сидела дома из-за внучки Василисы. Но как только та поступила на филологическое, Вера Спиридоновна пошла в две школы, где требовался учитель по фортепьяно.
Бабушке, как и зятю, нравился студент Иван, которого она опекала, словно родного. Этого коренастого темно-русого парня к Юрию Кирилловичу в училище направил однокашник. И тот впустил его и в свой дом, и в мастерскую, что располагалась на заднем дворе училища. Тогда, четыре года назад, ни мать, ни бабушка не страшились за сердце Василисы: с шестого класса ее оберегал другой парень – статный и большеглазый Кузьма.
А тот приглядывался к девушке. Сначала она немного вытянулась. Но скоро острые плечи округлились. Черты лица – мягко-округлые. Невысокая переносица. Очаровывал Кузьму и выпуклый, высокий лоб, прикрытый каштановой челкой. Да еще терпеливый нрав и живость ума.
И он боготворил девушку! А та отвечала ему серьезным чувством… Но сразу после школы он поступил в морское училище.
А на днях отец вдруг сообщил Василисе, что случайно столкнулся с ее бывшей одноклассницей, которая стала получать письма от Кузьмы. После этого разговора ключи от почтового ящика перестали исчезать с телефонного столика в коридоре.
Итак, сегодня хозяин впервые уезжал неохотно, потому что не увидится с давним другом Денисом Радченко. Тот целый месяц им звонил, договаривался о приезде. И вот по вечерам, когда бабушка в своей комнате что-то шила, слушая радио, мать с отцом в гостиной рассказывали дочке разные истории, с этим Денисом случавшиеся в городах, куда они приезжали с выставками.
И вот сегодня, после обеда, когда дочь поехала провожать отца, Светлана Даниловна пришла в комнату к матери и присела на постель.
– Мама, послезавтра приезжает Денис. На десять дней вырвался. А Ксению с работы не отпустили.
– Вы с Юрой преобразили Радченко в какого-то средневекового Рыцаря! – сердито отвечала Вера Спиридоновна. – Да… да… память имеет свойство идеализировать. Но девке-то всю душу смутили! А ваш Радченко уже три дня как здесь. Давеча Дарья звонила, рассказывала, как долго винился перед ней. Десять лет по России странствует, журналы иллюстрирует, а к матери завернуть, сыновей привезти показать, некогда. И у нас тринадцать лет не был…
– Знаешь, мама, он Василисе большую кошку привез… Она для него все еще ребенок, – как-то оправдываясь, поведала дочь.
– Ты вот что, Ваню тоже пригласи, – отходчиво уже посоветовала мать.
– Но Василиса его как-то сторонится, – заметила дочь, – мне тоже не нравится, что она не замечает его преданности…
Вечером пришел парень лет двадцати трех. При Василисе он немного сутулился, и в лице появлялось что-то кроткое. А нынче во впалых глазах еще стояла тревога: Василиса была рассеянная и непривычно молчаливая.
Ваня помог Вере Спиридоновне по дому, а потом она долго с ним беседовала. Их голоса просачивались сквозь фанерную дверь в комнату девушки. А тут от книг и словарей уводило волнительное предвкушение скорой, романтически окрашенной встречи, и она не заметила уныния в пытливых глазах Ивана.
Наконец он ушел. Она осознала это спустя некоторое время: в столовой родные жестко выясняли причину равнодушия “девочки” к друзьям. Василиса, слушая, задыхалась от досады на самоуверенных парней. Ее до ярости раздражало настырное, как ей казалось, ухаживанье, бахвальство. Как родные не понимали, что ее надежда, вера, связанные с Кузьмой когда-то – разбиты! Оттого и ярилась… В темноте она легла на постель и заплакала. Что – Ваня? Ваня для нее просто друг. А сейчас ей хочется встретить кого-то мудрого, сильного и спокойного, чтобы мог утешить ее, как ребенка. И она заплакала пуще…
И вдруг сквозь рыдания Василиса в темноте услышала тихий, певучий баритон: «Шш-шш не горюй»… Вздрогнув и вскочив, она настороженно обшарила взглядом комнату.
Свет со двора неравномерно высвечивал цветочный орнамент обоев, лакированный шифоньер с наваленными, раздутыми коробками, тумбочку с несколькими ящиками и застекленной серединой, заполненной тетрадями и папками, зеркало над ней. Резанул глаза блеск на металлических заклепках радиолы, задев этим острием утихшую боль. И Василиса мгновенно отвернулась и вновь упала ничком в подушки… Ее лицо горело.
Вскоре ей захотелось опять осмотреться. Она приподнялась: все было как прежде. Лишь окно, отражающееся в зеркале, было заштриховано дождем.
Над городом целый день висели грозовые, кудлатые тучи, временами сходившие на землю мелким дождем, сносимым ветром, метавшим кроны деревьев.
Василиса с Иваном возвращались домой с полными сумками. Он, стараясь развлечь ее, рассказывал что-то веселое, но часто сбивался, видя тоску в синих, еще недавно задорных глазах. Вдруг сбоку в густых кустах что-то зашуршало. Василисе показалось, что это чьи-то шаги.
