Дело было так. Любовь Петровна и Галина Александровна подружились, что называется, с первой встречи, у балетного станка. Галина Шаховская, будучи совсем немногим старше Любочки, была ее балетным педагогом в музыкальном театре под руководством Владимира Ивановича Немировича-Данченко, где артисты, уже работая на профессиональной сцене, продолжали совершенствоваться и заниматься в вокальных и танцевальных классах.
«Я увидела очаровательного голубоглазого эльфа, – вспоминала о первой встрече со своей подопечной Шаховская. – Кругом девушки, тетки, бабы и среди них – эльф. Нам, профессионалам и ценителям хореографии, пластики и театра, сразу заметны эти знаки отличия. У Любочки была превосходная ступня с подъемом, коленка втянутая, пропорции длинной ноги и ширины плеч, головка, очаровательные черты лица, музыкальность и ритмичность».
Молодая артистка обращала на себя внимание и изящным костюмом, в котором она занималась. В те годы тотальной разрухи и дефицита черная комбинация на широких атласных лентах-бретельках ошеломляла. Это был период, когда у нее развивался серьезный роман с подданным Германии. Напоминаю: это был 1933 год. В Германии пришел к власти Гитлер, у нас было еще сложнее. Любочкины родители (мои прабабушка и прадедушка) в ужасе замирали, когда под их окнами дома в Гагаринском переулке останавливалась почти невозможная в те годы иномарка. Но Любе, видимо, уже тогда в полной мере была присуща та «русская отвага», о которой позже будут писать кинокритики в связи с ее героинями на экране.
Франц, так звали иностранного поклонника, настаивал на их совместном отъезде в Германию, где он надеялся сделать из талантливой возлюбленной кинозвезду. Но не тут-то было. Вот тогда и состоялась та самая встреча, которая решила судьбу ее, Григория Александрова и всего мирового кинематографа.
Как я уже говорила, Любочка очень подружилась с Шаховской, и эта дружба стала пожизненной. Я прекрасно ее помню – очень высокую, худую и крайне экстравагантную женщину с громким, немного в нос, голосом. Друзья ласково называли ее Галочкой. Она была всегда чуть экзальтирована, вся в «высоком» и совершенный фанат профессии. Жизнь всего человечества рассматривалась ею только с точки зрения взаимоотношений с мюзик-холлом. Ей, судя по всему, было уже около восьмидесяти, когда я частенько встречала ее на улице, поскольку мы жили почти рядом – на «Грузинах». Всегда энергичная и оживленная, она постоянно говорила о неоспоримых преимуществах любимого жанра. А однажды на Пушкинской площади, когда я плавилась от сорокаградусной жары, Галина Александровна возникла передо мной совершенно свежая, бодрая и громко сообщила мне, что только что приехала из Днепропетровска, где она
поставила «потрясающий балет с потрясающими артистами». Ее небольшие, очень яркие и цепкие глаза в густо и небрежно накрашенных ресницах никогда не были отсутствующими и никогда не позволяли отсутствовать собеседнику. Они как бы настраивали тебя – и очень властно – на свою волну.
Шаховская принадлежала к одному из интереснейших семейств Москвы. Ее отец Александр Ржепишевский был талантливым архитектором. В Харькове до сих пор возвышается созданное им массивное и торжественное здание банка. Ржепишевский был арестован, затем выпущен и очень скоро умер. Ему был всего 51 год. Сестра Галочки, Наталья Глан, была известная московская красавица, балерина, жена нашего выдающегося режиссера Б. В. Барнета. А тогда они еще всей семьей жили на Большой Никитской, куда частенько забегала Любочка.
Судя по рассказам Галочки, ее отец-архитектор приложил немало своей профессиональной фантазии при создании домашнего интерьера, и это было интересно настолько, что некоторые детали украсили впоследствии и Любочкину квартиру на улице Немировича-Данченко, где она и Григорий Александров, уже прославленные и знаменитые, поселятся позднее.
Я помню необычный карниз-полку почти под потолком по всему периметру столовой. Полка эта, узкая, из темного дерева, была сделана таким образом, что, сглаживая углы, превращала прямоугольник гостиной в овал. На ней поселилась большая коллекция празднично яркой вятской игрушки. Такие узкие и длинные полочки-карнизы были и в последней квартире Шаховской в Большом Грузинском переулке. Думаю, что в доме на Большой Никитской вообще было много интересного, коль скоро Любочку туда тянуло постоянно. А ведь она уже с детства была избалована «роскошью человеческого общения», поскольку ее семья теснейшим образом дружила с Шаляпиными, они с сестрой уже хорошо знали, что такое масштаб личности.
Так вот, однажды Люба пришла в гости к Галочке перед очередным концертом. Люба к тому времени уже имела свою программу, в которой она пела, танцевала, фехтовала, использовала элементы пантомимы.
С безумным трудом созданное концертное платье было тщательно отглажено и, расправленное, раскинулось по всему широкому дивану. Пока подруги решали какие-то свои проблемы, на этом шикарном и единственном у Любы платье… окотилась кошка! Платье было испорчено безнадежно, его хозяйка пришла в полное отчаяние. И только Галочкина матушка оставалась невозмутимой: «Любочка, ты не понимаешь своего счастья! Это замечательная примета! Тебя ждет что-то необыкновенное!»
Не знаю, насколько в те минуты это утешило Любу и как она вышла из положения с погибшим платьем, – на концерт все равно надо было идти. Но все дело в том, что именно на этот концерт пришел Григорий Александров, о чем она и не подозревала.
Как известно, молодой и еще никому не известный кинорежиссер в это время искал для своей первой кинокомедии «Веселые ребята» актрису на роль Анюты.
Во всех книгах об Орловой пишут, что это карикатуристы Кукрыниксы посоветовали Александрову посмотреть восходящую звезду музыкального театра. Григорий же Васильевич мне говорил, что это художник Петр Вильямс рассказал ему о молодой Орловой как о синтетической актрисе, которая умеет все: играть, петь, танцевать. Об этом пишет и сам Г. Александров в своей книге «Эпоха и кино», но ее, судя по всему, не сочли нужным прочитать горе-биографы. Вильямс сам повел Александрова на концерт Орловой, и она сразу была приглашена на кинопробу. «Я вошла, увидела золотоволосого бога, и все было кончено!» – говорила она мне. Так что кошка все-таки была!
Затем Александров стал смотреть все ее спектакли в театре, они встречались все чаще. Мама вспоминала, как однажды Григорий Васильевич привел домой на Гагаринский парикмахера, которому предстояло сделать Любочку блондинкой. Он видел свою героиню блондинкой и только блондинкой, не уступающей уже сияющим звездам Голливуда тридцатых.
Однако домашние не пришли от этого в восторг. Все семейство суетилось и, как могло, протестовало и возмущалось, пока священнодействовал дамский мастер – самый знаменитый среди всей кинопублики. Григорий Васильевич невозмутимо курил и смотрел в окно. Он повернулся, только когда все было кончено. Моя уже четырнадцатилетняя мама, увидев любимую тетку в столь непривычном облике, расплакалась. И совершенно напрасно. Именно такой – белокурой и голубоглазой – навсегда вошла в сердца зрителей кинозвезда Любовь Орлова, которая так и осталась блондинкой – навсегда.
Они встречались теперь ежедневно. Он приходил на ее спектакли, они много бродили по ночной Москве, ходили в театр и в концерты. Бог мой, ведь он был не только золотоволос, но еще и синеглаз! Франц мгновенно перестал для нее существовать. А Александров был тоже практически свободен. Еще в Америке по письмам жены он понял, что она на пороге создания новой семьи.
