Из-за границы приезжает Рашель – жена умирающего вдали от родины Федора, сына Вассы. Рашель – социалистка-революционерка, разыскиваемая полицией. Она хочет забрать своего малолетнего сына Колю, которого Васса прячет в деревне и не хочет отдавать снохе, так как рассчитывает сделать его наследником состояния и продолжателем своего дела. Васса грозит выдать Рашель властям, если та будет настаивать на возвращении сына.
Ради благополучия дома Васса совершает преступление. Она отравляет своего мужа Сергея Петровича, когда тот оказывается замешанным в совращении малолетней. Тем самым Васса спасает себя и свою семью от позора.
Горничная Лиза беременна от брата Вассы, что в итоге приводит ее к самоубийству. Лиза повесилась в бане, но снова ради спасения репутации всем сообщили, что она угорела.
Васса готова пойти на любые жертвы, лишь бы сохранить свою семью и свое дело. Она безумно любит своих непутевых детей – умирающего Федора, слабоумную Людмилу, алкоголичку Наталью. Единственная ее надежда – внук Коля, сын Федора.
В пьесе сопоставляются образы Рашели и Вассы. В них есть некоторое сходство, которое они сами ощущают. Рашель и Васса – цельные, фанатичные характеры, подлинные хозяева жизни, только Васса принадлежит прошлому, а Рашель – будущему. Но ничто не может помешать Вассе донести на Рашель жандармам.
Финал пьесы неожиданен – Васса скоропостижно умирает. Часть ее состояния крадет Оношенкова, а прочим богатством по закону будет распоряжаться главный наследник Вассы – ее беспутный брат, который непременно пустит наследство по ветру. Никому нет дела до умершей Вассы, лишь слабоумная Людмила оплакивает мать.
«Вассу Железнову» играли в помещении бывшего театра ЦТКА, в небольшом зале, с одной-единственной, общей на всех артистической уборной, где гримировались и мужской, и женский составы труппы. Эта же комната, разделенная перегородкой, даже не доходившей до потолка, служила актерам и гримировальной, и местом отдыха. В этих трудных условиях актеры вели себя достойно, старались не шуметь, чтобы не помешать другому сосредоточиться, внутренне собраться перед выходом на сцену.
Сцена, кстати говоря, тоже была небольшой и совершенно не приспособленной к условиям профессионального театра, что нисколько не мешало актерам, увлеченным своим делом, вдохновенно трудиться над замечательной пьесой Горького.
Раневской удалось правдиво воплотить в своей Вассе трагедию собственницы, чье стяжательство разрушило ее личность. Женщина незаурядного ума, сильная характером, сама ломает собственную жизнь, совершенно того не замечая. Она убеждена, что действует во благо, тогда как блага в ее поступках нет никакого.
Раневская любила своих героев, и оттого критики упрекали ее в излишней обаятельности образа Вассы-стяжательницы, в слишком проникновенном, теплом исполнении этой роли. Они не понимали, что именно таким образом Раневская поднимает трагизм, необходимый для полноценного, всестороннего раскрытия образа Вассы, на должную высоту. Впрочем, и сама Фаина Георгиевна упрекала себя: «Вспоминая сейчас отдельные этапы работы, я вижу, что много занималась вульгарной социологией и недостаточно проникла в самую пьесу».
«Фаина Георгиевна много читала, – вспоминала Нина Станиславовна Сухоцкая. – Даже в последние годы, когда она уже плохо видела, ее трудно было застать дома без книги. Круг ее чтения был разнообразен. Помимо современной литературы и любимых классических произведений она увлеченно читала серьезные труды по истории. Перечитывала Плавта, Гомера, Данте. Однажды к ней зашла Анна Андреевна Ахматова и, застав ее за книгой, спросила, что она читает. Фаина восторженно ответила: „О, это так интересно! Переписка Курбского с Иваном Грозным!“ Анна Андреевна рассмеялась: „Как это похоже на вас!..“»
Из всех писателей мира самый любимый, боготворимый – Пушкин. Он постоянно был с ней. На столике у кровати и на письменном столе всегда жили томики Пушкина. Она не только великолепно знала его произведения, но пристально интересовалась всем, что о нем написано, всеми исследованиями наших пушкинистов. Однажды она мне сказала: «Все думаю о Пушкине. Пушкин – планета!»
Фаина Георгиевна признавалась, что к Пушкину у нее такое отношение, словно они встречались когда-то или могут еще встретиться. На вопрос «Как вы спите?» она отвечала: «Я сплю с Пушкиным».
Так и было – читала она допоздна, и преимущественно Пушкина. Мучимая бессонницей, могла читать его или думать о нем всю ночь. Если бы судьба уготовила ей встречу с Александром Сергеевичем, она бы призналась ему, что буквально живет им всю жизнь.
Актер и режиссер Сергей Юрский, в чьем спектакле «Правда – хорошо, а счастье лучше» Фаина Георгиевна сыграла свою последнюю роль – няньку Филициату, вспоминал: «В ее отношении к великим (в том числе к тем, кого она знала, с кем дружила) был особый оттенок: при всей любви – неприкосновенность. Не надо играть Пушкина. Пожалуй, и читать в концертах не надо. А тем более петь, а тем более танцевать! И самого Пушкина ни в коем случае изображать не надо. Вот у Булгакова хватило такта написать пьесу о Пушкине без самого Пушкина.
– Но тот же Булгаков написал „Мольера“, где сам Мольер – главная роль.
Отмалчивается, пропускает. Когда говорят, что поставлен спектакль о Блоке, балет по Чехову, играют переписку Тургенева, что читают со сцены письма Пушкина, она говорит: „Какая смелость! Я бы не решилась“. И чувствуется, что не одобряет. Обожая Чайковского, к его операм на пушкинские сюжеты относится как к нравственной ошибке. Пушкин для нее вообще выше всех – во всех временах и во всех народах. Жалеет иностранцев, которые не могут читать Пушкина в подлиннике. Возможность ежедневно брать с полки томик с его стихами считает великим счастьем».
Нина Станиславовна Сухоцкая вспоминала: «В последние годы жизни Фаина Георгиевна горячо увлеклась Маяковским, в это же время параллельно читала „Войну и мир“ и радовалась, находя в этой великой книге все новые, ранее не замеченные драгоценные мысли.
А обожаемый Чехов! Она обращалась к нему вновь и вновь.
Образование пришло к ней отнюдь не из средней школы, которую она с грехом пополам закончила (не любила в детстве „учиться“), и не из высшей школы, в которой никогда не была, а от жажды новых познаний, длившейся всю ее жизнь».
После «Вассы Железновой» о Раневской заговорила вся театральная Москва. Вскоре ее пригласили в Малый театр, где (невозможно поверить!) режиссер готов был даже ставить пьесы под нее.
Переговоры с Фаиной Георгиевной вел Судаков, режиссер Малого театра. После недолгих колебаний Раневская согласилась на переход. Больше всего, даже больше обещанного Судаковым хорошего репертуара ее взволновала сама мысль о том, что она станет играть на той самой сцене, по которой ходила великая Ермолова!
Кроме этого, попасть в труппу Малого вообще было лестно. Лестно очутиться вместе с таким количеством знаменитых актеров. Неслыханная, небывалая удача.
Само по себе желание Раневской мало что значило. Времена были советские, социалистические, и уйти из Театра Красной Армии без согласия руководства было невозможно. Тем более, что театр этот был больше военным, нежели гражданским учреждением.
