– И правильно, что не говорили.
* * *
Хозяйка дома показывает Раневской свою фотографию детских лет. На ней снята маленькая девочка на коленях пожилой женщины.
– Вот такой я была тридцать лет назад.
– А кто эта маленькая девочка? – с невинным видом спрашивает Фаина Георгиевна.
* * *
Даже любя человека, Раневская не могла удержаться от колкостей.
Досталось и Любови Орловой. Фаина Георгиевна рассказывала, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в элегантную красавицу-Любочку.
Любочка рассматривает свои новые кофейно-бежевые перчатки:
– Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж.
* * *
Раневская обедала как-то у одной дамы, столь экономной, что Фаина Георгиевна встала из-за стола совершенно голодной. Хозяйка любезно сказала ей:
– Прошу вас еще как-нибудь прийти ко мне отобедать.
– С удовольствием, – ответила Раневская, – хоть сейчас!
* * *
Рина Зеленая рассказывала:
– В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который все время хаял еду. И суп холодный, и котлеты не соленые, и компот не сладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: «Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, я помню, были яйца!»
– А вы не путаете ее с папочкой? – осведомилась Раневская.
* * *
На заграничных гастролях коллега заходит вместе с Фаиной Георгиевной в кукольный магазин «Барби и Кен».
– Моя дочка обожает Барби. Я хотел бы купить ей какой-нибудь набор…
– У нас широчайший выбор, – говорит продавщица, – «Барби в деревне», «Барби на Гавайях», «Барби на горных лыжах», «Барби разведенная»…
– А какие цены?
– Все по 100 долларов, только «Барби разведенная» – двести.
– Почему так?
– Ну как же, – вмешивается Раневская. – У нее ко всему еще дом Кена, машина Кена, бассейн Кена…
* * *
Приятельница сообщает Раневской:
– Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа… Фаина Георгиевна прерывает ее возгласом:
– Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!
* * *
Раневскую о чем-то попросили и добавили:
– Вы ведь добрый человек, вы не откажете.
– Во мне два человека, – ответила Фаина Георгиевна. – Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.
* * *
В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала:
– Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!
* * *
Артист «Моссовета» Николай Афонин жил рядом с Раневской. У него был «горбатый» «Запорожец», и иногда Афонин подвозил Фаину Георгиевну из театра домой. Как-то в его «Запорожец» втиснулись сзади три человека, а впереди, рядом с Афониным, села Раневская. Подъезжая к своему дому, она спросила:
– К-Колечка, сколько стоит ваш автомобиль?
Афонин сказал:
– Две тысячи двести рублей, Фаина Георгиевна.
– Какое блядство со стороны правительства, – мрачно заключила Раневская, выбираясь из горбатого аппарата.
* * *
Фаина Георгиевна Раневская однажды заметила Вано Ильичу Мурадели:
– А ведь вы, Вано, не композитор!
Мурадели обиделся:
– Это почему же я не композитор?
– Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» – «ра», вместо «до» – «де», а вместо «ля» – «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.
* * *
Как-то начальник ТВ Лапин спросил:
– Когда же вы, Фаина Георгиевна, засниметесь для телевидения?
«После такого вопроса должны были бы последовать арест и расстрел», – говорила Раневская.
* * *
В другой раз Лапин спросил ее:
– В чем я увижу вас в следующий раз?
– В гробу, – предположила Раневская.
* * *
Литературовед Зильберштейн, долгие годы редактировавший «Литературное наследство», попросил как-то Раневскую написать воспоминания об Ахматовой.
– Ведь вы, наверное, ее часто вспоминаете, – спросил он.
– Ахматову я вспоминаю ежесекундно, – ответила Раневская, – но написать о себе воспоминания она мне не поручала.
А потом добавила: «Какая страшная жизнь ждет эту великую женщину после смерти – воспоминания друзей».
* * *
В больнице, увидев, что Раневская читает Цицерона, врач заметил:
– Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона.
– Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не часто, – парировала Фаина Георгиевна.
* * *
В театре им. Моссовета Охлопков ставил «Преступление и наказание». Геннадию Бортникову как раз в эту пору выпало съездить во Францию и встретиться там с дочерью Достоевского. Как-то, обедая в буфете театра, он с восторгом рассказывал коллегам о встрече с дочерью, как эта дочь похожа на отца:
– Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо!
Сидевшая тут же Раневская подняла лицо от супа и как бы между прочим спросила:
– И с бородой?
* * *
Раневская стояла в своей гримуборной совершенно голая. И курила. Вдруг к ней без стука вошел директор-распорядитель театра имени Моссовета Валентин Школьников. И ошарашенно замер. Фаина Георгиевна спокойно спросила:
– Вас не шокирует, что я курю?
* * *
Артисты театра послали Солженицыну (еще до его изгнания) поздравительную телеграмму. Живо обсуждали этот акт. У Раневской вырвалось:
– Какие вы смелые! А я послала ему письмо.
* * *
Известная актриса в истерике кричала на собрании труппы:
– Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу!
Раневская толстым голосом заметила:
– Терпеть не могу стоять в очереди!
* * *
Раневская вспоминала, что в доме отдыха, где она недавно была, объявили конкурс на самый короткий рассказ. Тема – любовь, но есть четыре условия:
