Литвин приписывает литовцам главную роль в освобождении русского народа от власти баскаков. Высадившись якобы у Плотеле (местоположение которой он определил неверно), они-де покорили ятвягов, роксоланов (рутенов, уже зависимых от заволжских татар) (фр. 6). Тогда-то и распространили они свою власть от моря до моря, захватив Вязьму, Дорогобуж, Белу, Торопец, Луки, Псков, Новгород (фр. 5), а Миндовг получил корону и королевский титул.
Среди всех владений Литовского княжества Михалон выделяет Киев, краткое пребывание в котором настолько потрясло его, что и несколько лет спустя город представлялся ему райским местом. Литвин восхищается древними церковными памятниками, в частности Успенским монастырем, признанным центром православия, где стремились быть похороненными православные магнаты Литовского княжества и Русского государства.
В высшей степени интересные сообщения Михалона об иноземной торговле в Киеве, в том числе и караванной, о взимании торговой пошлины — осмничего, о штрафах в пользу города за его неуплату (что свидетельствует о сохранении городских вольностей в пределах княжества). Михалон отмечает зажиточность киевских жителей, обилие у них продуктов питания, шелка, перца, который в Киеве якобы дешевле соли, говорит о процветании представителей целого ряда профессий — откупщиков, менял, лодочников, извозчиков, трактирщиков, кабатчиков, не забывает он упомянуть о богатстве киевских наместников, взимавших пошлины с торговли и суда.
Интерес Михалона к торговой жизни Киева — типичная примета времени, когда дух меркантилизма проник и в Литву
[104]. Открытие Америки, раздвинув горизонты государств, осваивающих новые земли, оживило и обмен со странами, поставляющими дерево, лен, пеньку. По Днепру, одному из участков старинного пути из варяг в греки, соединявшего Балтику с Черным морем, перевозили дерево, зерно, деготь, меха, воск, мед в обмен на железо, сукно, соль, металлы, предметы роскоши. Михалон предлагает для увеличения могущества государства, вернувшись к старым порядкам, сосредоточить прибыль от внешней торговли в руках великого князя, а не магнатов, эксплуатировавших все ее выгоды.
Литвин рассказывает о принятии христианства в Киеве, который, по его мнению, был «владением князей России и Московии». Это заявление очень любопытно. Хотя «Московии» еще не существовало в то время, когда возник Киев, но Литвин не сомневается в древности права московских князей на владение этой землей. В полном соответствии с «Сказанием о князьях владимирских» он со слов самих русских утверждает, что их великий князь — потомок Владимира, а потому и наследник владетеля Киева, «древней столицы царей» со «святынями их». Впрочем, Михалон одновременно с негодованием сообщает о намерении «князя москов» вернуть Киев. Ведь сохранение Киева — крупнейшего алмаза в короне великих литовских князей — одна из целей преобразований, предлагаемых им.
Михалон — сторонник реформ, которые укрепили бы Великое княжество Литовское. Его трактат — это попытка воздействовать на короля и общественное мнение своей страны с тем, чтобы повысить ее обороноспособность как со стороны Крымского ханства, так и со стороны Русского государства. По мнению Михалона, следует «постоянно обучать своих людей воинскому искусству», подобно тому, как это делает «страшный» для литовцев Иван IV.
Оборона государственной территории Литовского княжества во времена Михалона была насущной необходимостью. Многие окраины государства, становясь жертвой крымских набегов, теряли свое население. Проблема защиты южных и юго-восточных границ — это проблема сохранения не только рабочих рук, но и вообще населения Украины. Картина рынка рабов в Кафе, изображенная Литвином, написана кровью его сердца. К теме работорговли Михалон возвращается в своем трактате неоднократно. В первом фрагменте он особенно подробно сообщает, куда, следуя маршрутами работорговли, направляется поток рабов из Крыма, как используются они в Крымском ханстве и за его пределами. Вместе с тем Литвин не может не замечать, что поток беженцев из Великого княжества Литовского в Русское государство усилился. Чтобы поставить этому предел, он предлагает воспользоваться опытом соседнего Русского годарства, где бежавшим из плена, в первую очередь крымского, на родине обещана в зависимости от прежнего социального статуса: рабу — свобода, плебею — знатность. Если первое из этих утверждений полностью соответствовало исторической действительности (Судебник 1497 г.), то второе известно только из этого высказывания Литвина.
Вечно пустая казна Литовского княжества, заклады великокняжеских земель для покрытия дефицита — все эти проблемы были, вероятно, хорошо знакомы Михалону. И потому он призывает к экономии государственных средств, ставя в пример Русское государство, где посольства исполняются за собственный счет послов; где казна еще со времен Ивана III, отличавшегося бережливостью, занималась продажей мякины, сена и соломы. Его восхищение вызывает и устройство подорожной службы в Русском государстве. Сравнение ее с аналогичной литовской службой оказывается не в пользу последней: литовская канцелярия не скупится с выдачей подорожных, а в России они выдаются, по Михалону, только гонцам по государственным делам. Очень целесообразной представляется ему и военная система России, где каждый отправляется на военную службу по очереди. Михалон выступает с программой реорганизации военного дела в Литовском княжестве, но не видит иного выхода из сложившегося на родине положения, кроме укрепления феодальных отношений. Протестуя против привлечения наемного войска, он предлагает вернуться к раздаче земель воинам, в особенности в пограничных местностях, и посылать по очереди местных жителей на защиту границ, ссылаясь при этом, как всегда, на давние обычаи: «Предки Величества Вашего не гнушались подданными своими»
[105]. В доказательство правильности своих идей о наемном и местном войске Михалон приводит трагическую судьбу Людовика Венгерского (Лайоша II), брошенного в битве при Мохаче (1526) наемниками и в результате погибшего, и спасение Казимира собственными воинами в битве при Хойнице в 1466 г. Аргументом против использования наемников для него является и пример «москов», которые не готовят в войско наемников, «не расточают на них деньги», «но стараются поощрять своих людей к усердной службе, заботясь не о плате за службу, но об увеличении их наследственного имущества» (фр. 8). «Наши же, — по словам Михалона, — презирают эту плату и предоставляют заниматься войной беглым московитам и татарам». Таким образом, он полагает возможным возвращение от товарно-денежных отношений к глухим временам феодализма.
