Для упорядочения службы и обеспечения воинов землей Михалон предлагает провести «измерение всех земель и пашен, принадлежащих как дворянам, так и простым людям», и обложить всех одинаковой земельной податью, сделав так, чтобы «тот, у кого земли больше, больше и вносил бы». Это было покушение на одну из самых дорогих шляхте привилегий! Только однажды, в 30-е гг. XVI в., польская шляхта готова была согласиться на такой шаг. В другое время, даже в момент наивысшего подъема так называемого экзекуционистского движения, ратовавшего за восстановление королевского домена, укрепление казны и армии, реформу суда, польская шляхта, готовая поступиться некоторыми своими преимуществами, не допускала возможности возложить бремя оборонных расходов на шляхетские фольварки.
Михалон Литвин обращает особое внимание на новую военную силу — запорожское казачество, которое упорно рекомендует привлечь для охраны границ. При описании днепровских порогов он предлагает организовать здесь «защиту», использовав казаков, которые нападают на татар. Кроме того, он считает, что воинов можно набрать и в Киеве, «изобильном людьми». Насущной необходимостью представлялась Михалону и судебная реформа, поскольку система судопроизводства вызывала широкое недовольство в княжестве, как и в Короне Польской.
Михалон стоит на страже интересов малоимущего шляхтича, выступает против магната, имеющего другую подсудность, против которого невозможно найти низшего судебного исполнителя («аппаритора» — вижа). Он сетует на судебные порядки по уголовным делам, когда вор поступает в соответствии с феодальной юрисдикцией под суд своему же собственному господину, куда он нес краденое. Михалон высоко оценивает судопроизводство, принятое у татар, среди которых суду кадия повинуются «и знать, и вожди с народом равно и без различия.., а также все до единого живут по одному и тому же закону», Он приводит и другой, положительный, с его точки зрения, пример — суд Короны Польской. При этом Литвин противопоставляет судебные установления Короны Польской (Пиотрковский статут 1511 г.) и Великого княжества Литовского (статут 1529 г.), обнаруживая стремление уравнять положение польской и литовской шляхты. Критикуя законные и незаконные поборы в суде, передачу правосудия в руки частных лиц, недостатки существующих законов и процессуальных норм, Михалон Литвин выразил настроение широких — и не только шляхетских! — кругов общества Литвы. В этом его голос сливался с голосами решительных сторонников польского экзекуционистского движения. Еще одна сфера, нуждающаяся, по мнению. Михалона, в реформах, — это административная система. Монополизация власти в руках магнатов вызывает его филиппики о том, что «в Литвании один человек занимает десять должностей, тогда как остальные исключены от исполнения их» (фр. 9). Ему нравится система местной власти в Русском государстве, где срок управления одной крепостью ограничивается одним-двумя годами и осуществляется двумя наместниками и двумя дьяками, что якобы предохраняет от взяточничества.
В реорганизации, полагает Михалон, нуждается также и великокняжеская канцелярия. Он считает необходимым ввести книги для фиксации актов купли-продажи, упорядочить разбор тяжб и т. д.
Программе внутренних реформ и усовершенствований соответствует предлагаемая Литвином программа морально-этическая. Прежде всего, по Михалону, следует восстановить добрые нравы в ВКЛ, которое сгубили неумеренность и пьянство (фр. 3). Трудолюбие, любовь к порядку, храбрость и умеренность — вот те достоинства, которыми, по мнению Литвина, «упрочиваются королевства». Все эти качества не воспитывают «московитские письмена, не заключающие ничего из древности, не имеющие ничего, что бы побуждало к доблести» (фр. 5).
Однако не стоит преувеличивать реализм всех предложений Михалона Литвина и в особенности его критических замечаний обращенных к повседневной действительности, к обыденной жизни Великого княжества. Публицистическое произведение Михалона по временам приобретает черты памфлета
[106]. Вряд ли в XVI в. всерьез воспринимались слова Михалона, что «нет в городах литовских более часто встречающегося дела, чем приготовление из пшеницы пива и водки», что «крестьяне, забросив сельские работы», идут в кабаки и пируют там дни и ночи, что день начинается питьем водки, что в суде царит беспредельное взяточничество, молодежь коснеет в праздности, женщины надменны и часто повелевают своими мужьями и пр. Далеко не такой неэффективной была система судопроизводства в Великом княжестве Литовском, далеко не такими изнеженными и расслабленными нравы, далеко не таким бессильным войско. Обвинения в невоздержанности, в беспробудном каждодневном пьянстве, в объядении, сладострастии, безмерном корыстолюбии, безграничной любви к роскоши и прочих пороках — не более чем публицистический прием, полемическая гиперболизация. Она, как легко заметить, сочетается с идеализацией государственного устройства, общественного и частного быта Крымского ханства и Русского государства. Татары наделены чуть не всеми возможными добродетелями. На первый взгляд, это тем более странно, что Михалон Литвин был близко, а не понаслышке знаком с жизнью и татар и русских. Например, Сигизмунд Герберштейн, чьи «Записки о Московии» появились в те же годы, когда Михалон Литвин создавал свой труд, совсем иначе, чем Михалон, трезво и реалистично писал о татарах, утверждая, что «правосудия у них нет никакого» (а Михалон считал, что «они свято чтут у себя мир и правосудие»), что «это люди весьма хищные и, конечно же, очень бедные, так как всегда зарятся на чужое, угоняют чужой скот, грабят и уводят в плен людей» и т. д. Сходным образом характеризует татар и Матвей Меховский
[107]. Особенно примечательна зеркальная оппозиция слов Герберштейна о том, что татары «пресыщаются сверх меры», «спят по три-четыре дня подряд», а «литовцы и русские», «откинув всякий страх, повсюду поражают их»
[108] и слов Михалона: «Враги наши татары смеются над нашей беспечностью, нападая на нас, погруженных после пиров в сон. “Иван, ты спишь, — говорят они, — а я тружусь, вяжу тебя"». Чем же были порождены безмерная идеализация татар и столь же преувеличенный критицизм в отношении литовцев в трактате Михалона? Ответ на этот вопрос — в самой исторической действительности. XVI век — время больших перемен в общественно-политической жизни и каждодневном быту всей Восточной Европы, в том числе и Польши и Великого княжества Литовского. Сдвиги, затронувшие все без исключения стороны жизни, породили богатейшую публицистику, проникнутую чувством тревоги за будущее и морализаторским обличительством мнимых и реальных пороков общественной и частной жизни. Трактат Михалона — свидетельство того, что в литовской общественной мысли вырабатывались новые идеалы и ценности, опирающиеся на античные образцы и порывающие со средневековьем. И чем возвышеннее и недостижимее был идеал, тем острее и непримиримее была критика современности. Критицизм Михалона, таким образом, становится полностью понятен только в свете противопоставления действительности и. идеала.
