Правда, при характеристике идеала, положительной программы Михалона Литвина возникает очередная сложность. Она состоит в следующем. Середина XVI столетия — время, когда создавалось сочинение Михалона Литвина, — это и время расцвета Возрождения в Польше и Литве. Однако век его был короток. Начавшись позже, чем в странах Западной Европы, оно быстрее уступило место культуре барокко и в самом себе несло черты неполноты, незаконченности и преждевременных противоречий. Возрождение в Великом княжестве Литовском и Польше складывалось на неадекватной по сравнению с Западной Европой — основе. Его питательной средой были не столько города, сколько фольварки, не столько горожане, сколько шляхта. Поэтому и идеалы, образцы, ценностные ориентации польской и литовской культуры Возрождения отмечены печатью сословной ограниченности, шляхетско-феодальной идеологии. Самыми характерными выражениями этого был сарматский миф, сарматизм в Польше
[109] и римская легенда в Литве.
Преклонение перед античностью характерно было для всего европейского мира эпохи Возрождения. Для образованных людей того времени их собственный мир был продолжением античного, а современные государства — преемниками и носителями римской власти, наследием Римской империи. Стоит вспомнить хотя бы Фр. Петрарку, стоявшего у истоков итальянского гуманизма: «Что же есть вся история, как не римская слава?»
[110]. Согласно сарматской легенде, польская шляхта генетически восходит к сарматам (т. е. ираноязычному населению степей от Тобола до Дуная III в. до н. э. — IV в. н. э.). Сарматы участвовали в войнах понтийского царя Митридата против Рима в I в. н. э. В античной литературе этого времени территория Скифии стала именоваться Сарматией. В польской же литературе эпохи Возрождения, в которой античность становилась синонимом всего наидостойнейшего, наиславнейшего, героического, требующего восхищения и подражания, сарматы уже по соотнесению с античным Римом были отождествлены с римлянами. Согласно легенде, изложенной Яном Длугошем еще в XV в., сармат (римлянин) выступает прародителем шляхты
[111].
Параллельно с польским «сарматским» мифом в Литве формировался «римский». Немецкий хронист Петр Дусбург в XIV в. сообщал о сражениях пруссов, родственных литовцам с воинами Цезаря. К Риму возводил он и название древнего святилища пруссов и литовцев Ромове
[112]. Длугош в «Истории Польши» упомянул о происхождении литовцев от римлян
[113]. Вплоть до XVI в. бытовали и другие предания, согласно которым древние литовцы-пруссы воевали не только с Цезарем, но и с Александром Македонским или же были потомками воинов этих полководцев. В качестве прародителей литовцев в легендах фигурировали иногда геты, аланы, готы
[114].
Польская традиция XV в. сохранила несколько вариантов легенды о литовцах как потомках древних римлян. Вероятно, в этом нашел выражение интерес различных общественных кругов к новой правящей в Польше литовской династии Ягеллонов
[115]. Ректор Краковского университета Ян из Людзишки в своем приветствии новому избранному в 1447 г. королю Казимиру Ягеллону высказал надежду, что король из династии, происходящей от римских консулов и преторов, сумеет ограничить произвол светских и духовных магнатов. Один из первых гуманистов Польши Ян Остророг в речи, обращенной к папе Павлу II, не только восхвалял природу Польши (включая в нее и Литву), но и прославлял победы древних жителей этой земли над Юлием Цезарем: они-де сумели отвоевать его город (город Юлия), то есть Вильнюс. Идеи Остророга — сторонника независимости от папства были отвергнуты в Италии. Впрочем, там не усомнились в возможности контактов гетов-литовцев с римлянами
[116]. Распространялись в это время и легенды о битвах гетов с Александром Македонским. В них соединилась античная традиция с библейской (о гетах-даках как потомках Яфета). В целом все эти легенды
[117] относились, по определению М. Рочки, к монархической модели теории о римском происхождении литовцев: основатели национальных династий возводились к Юлию Цезарю. Существовала и другая модель — республиканско-аристократическая, которая связывала литовцев с Помпеем, противником Цезаря.
Уже само обращение к имени Помпея придавало легенде в глазах современников иную, «республиканскую» направленленность, выражавшую интересы аристократических кругов. Именно эту версию изложил Ян Длугош в своей «Истории Польши»: развивая теорию Петра Дусбурга, он указал, что Ромове было основано бежавшими от преследований Цезаря сторонниками Помпея. Даже название «Литуаниа» (Litvania или Lituania) он возводил к искаженному «l'Italia». Но не только топонимы свидетельствовали, по Длугошу, о римском происхождении древних литовцев: он привел и факты сходства языка, обычаев и верований (почитание одинаковых богов, огня, грома, леса, культ Эскулапа)
[118]. Хотя труд Длугоша остался ненапечатанным (по причине негативного отношения к правящей династии и самого хрониста и его могущественного покровителя Збигнева Олесницкого)
[119], он оказал заметное воздействие на формирование римской легенды происхождения литовцев
[120]. Так, по политической направленности к легенде, изложенной Длугошем, весьма близка версия литовских летописей: согласно ей, во времена Нерона от его жестокостей бежали 500 римских семей во главе с Палемоном. От них-то и произошла не только правящая династия, но и наиболее могущественные литовские фамилии XVI в.
[121] Рочка показал, что в фантастическое повествование для придания ему некоторой правдоподобности внесены и реальные имена: Палемон был правителем Понта и Босфора. После войн Рима со скифами, опустошившими Крым, он покинул свои владения, превращенные в римскую провинцию
[122].
