«Когда ты понимаешь, как изученное пригодится тебе в жизни, сохраняется осмысленность и интерес. И на этом природном, естественном любопытстве, которое есть у всех детей с рождения, на самом деле можно и нужно «ехать» всю жизнь, – говорит Юлия. – Как его сберечь? Во-первых, дать возможность детям задавать вопросы. Учителю, родителям, другим детям. Сохранить эту привычку, потому что все дети – «почемучки», но уже к среднему школьному возрасту перестают задавать вопросы. Потому что боятся. Потому что их учат молчать. Кстати, часто по причине того, что педагог сам не знает ответа на их вопрос».
«Слово «проходим» означает, что мы проходим мимо, а не изучаем».
Юлия Вешникова
Второе, что, по мнению Вешниковой, важно разрешить делать в школе, – позволять ошибаться. Не позволять делать все, что хочешь, а сделать так, чтобы обратная связь или отметка действительно давали ребенку возможность понять, что и зачем он делает, сколько уже изучил и что еще предстоит узнать. «Часто идешь по улице и слышишь, как ребенок по телефону отчитывается, говоря грустным голосом: «Нет, мамочка, нам правда сегодня ничего не ставили», – рассказывает Юлия. – И понятно, что с той стороны звучал вопрос: «Какие у тебя сегодня были отметки?» Не «Что ты узнал?», даже не «Как прошел твой день?». И если отметки так себе, то после такого разговора уже и жить не особо хочется. Точно так же родительские собрания в их сегодняшнем виде, с публичной поркой детей, – это неуважение к личности ребенка и родителя. И, в общем, педагога, который расписывается в собственной беспомощности. Поэтому начинать нужно всегда с уважения к себе. Очень часто мы видим, что когда у человека отсутствует уважение к себе, он не уважает и других».
Но как говорить с родителями об уважении к своим детям? Как найти язык, который поможет пробить «броню», с которой встречают любые подобные разговоры учителя и многие родители? «Сначала обнять и пожалеть их внутреннего ребенка. Папы и мамы выгорают по понятной причине. Нас учат такому огромному количеству вещей вокруг, а быть родителями – не учит никто, – говорит Юлия. – Считается, что все это умеют. А это не так. Быть хорошим родителем – это круглосуточная работа, без выходных, на всю жизнь. И вот когда ты после этого шага с ребенком разговариваешь как с человеком, когда он понимает, что у него есть право выбора и право на ошибку, он чувствует себя по-настоящему живым».
Через несколько дней на первом этаже школы появится картонная табличка с одной-единственной надписью – вопросом, который Вешникова считает самым главным в жизни человека. Белыми буквами на картонной табличке будет выведено: «Всегда задавай себе вопрос «Зачем?».
15:25
Преподаватель Стэнфорда напуган
Не думайте, что только учителя и родители чувствуют беспомощность в решении вопросов с гаджетами или детской нелюбовью к серьезной литературе. Даже ведущие ученые мира не сразу подскажут вам, что с этим можно сделать.
«Знаете, я удивлен тем, что в России дети хотят читать «Гарри Поттера», а не классику, – это ведь ровно то же, что происходит в США с моими детьми и детьми моих друзей», – говорит мне Роберт Сапольски. Преподаватель Стэнфорда, приматолог и 62-летний автор нескольких бестселлеров признается, что некоторые связанные со школой вопросы заставляют размышлять и его самого. Особенно необходимость оправдать свои действия.
Несколько дней назад класс Сергея Волкова заполнил тесты, где в одной из граф школьники указали плюсы обучающих их преподавателей: то, что к учителям «не привязываешься». В процессе размышлений над этой почти буддийской формулировкой Волков пришел к выводу, что непривязанность к педагогу – преимущество. «Меня это даже радует, – сказал мне Сергей. – Определенная часть людей становится учителями для того, чтобы властвовать над другим человеком. Я недавно изучал анонимный опрос о мотивах прихода в профессию высококлассных хирургов. Одной из самых распространенных причин оказалась: «Когда я держу на кончике ножа сердце другого человека, я чувствую себя властелином». При этом, подпитываясь этой «низовой» энергией, человек может делать огромное количество добра. И тогда возникает вопрос: если хирург честно делает операцию, испытывая жажду власти над пациентом, значит ли это, что он плохой человек? Ведь иначе больному на операционном столе некому было бы помочь. Возможно, сейчас такое количество людей работает в школах, потому что они бессознательно тянутся к молодости. Или неосознанно жаждут манипулировать, быть в центре внимания – я знаю это и по себе. Есть искушение думать, что ты «кормишь» школьников текстами из своих рук. И когда дети пишут о «непривязанности», это значит, что они не хотят меня подпитывать. Я через них получал энергию, а они теперь держат меня на расстоянии. Это очень отрезвляет». Я тогда спросил у Волкова, не потеряет ли он без этой подпитки интерес к преподаванию. «У меня есть и другие способы получать от мира любовь, – сказал он. – А на уроках я всегда найду где с детьми посмеяться и где подколоть».
«Вот я не уверен, можно ли считать такое желание быть в центре внимания «плохим мотивом» со стороны учителя, – говорит мне Сапольски. – Есть ли большая разница между «Я счастлив, что эти дети теперь любят Толстого» и «Я счастлив, что помог этим детям полюбить Толстого»? Похожий вопрос долгое время беспокоил философов и биологов: существует ли чистый альтруизм или во всем и всегда присутствует элемент личного интереса? Обычно все приходят к выводу, что второй аргумент правдив. Но тогда возникает следующий вопрос: почему интерес именно в этом? Для меня учительское желание повлиять на ребенка связано с осознанием человеком конечности собственной жизни. Ученые называют это «теорией управления страхом смерти». Это то, как вы справляетесь с пониманием, что однажды умрете. Часто ответ на этот вопрос очевиден: оставить след в истории, быть влиятельным. Конечно, преподаватель не думает: «Как же здорово, что я оказал влияние, – возможно, благодаря этому люди запомнят меня после смерти». Но на бессознательном уровне это может его подпитывать. Ну и не стоит забывать про национальные различия. В индивидуалистских культурах вроде США людям нравится оказывать влияние. В более коллективистских (например, в Китае), людям некомфортно оттого, что они меняют других. Так что эквивалентом «Здорово, что из всех учителей я оказал на ребенка самое сильное влияние» может быть «Здорово, что я был лучшим учеником у этого учителя». Кажется, несмотря на десятилетия коллективистского мышления в России люди больше склоняются к индивидуализму».
Этой же теорией управления страхом смерти Сапольски объясняет одержимость ЕГЭ и подобными экзаменами по всему миру. «Это отчаянное желание оставить наследие и преуспеть в жизни, просто с помощью своих детей, – говорит Сапольски. – Американцы точно так же сходят с ума по вступительным экзаменам в вузы. Возможно, вы слышали о громком скандале в США, когда выяснилось, что обеспеченные родители обманным путем устраивали своих детей в лучшие университеты страны».
