Школу на Чукотке, в которой училась Анастасия Серазетдинова, заносило снегом по четвертый этаж. Часто для того, чтобы в нее попасть, ученикам нужно было сначала откопать вход. И может быть, это жизнь на Крайнем Севере, в поселке на две тысячи человек («ощущение, что все должны друг другу помогать»), или работавшая воспитательницей в детском саду младшая сестра, или чувство, что рядом были люди «одной группы крови», но есть одна вещь, которую Насте Серазетдиновой теперь очень хочется сделать. Передать все накопленные ею инструменты во все остальные школы России, включая ту самую, на Чукотке. «Я лелею мечту заниматься педагогами, потому что проблема не в детях, не в школьном классе, а в наших учительских головах, – говорит Серазетдинова. – У меня ощущение, что на студентов пединститутов сразу на выпускном вечере надевают броню со словами: «Самое главное – не учись больше ничему, пожалуйста». Я не знаю, откуда эта броня берется. Но когда при мне рассуждают о «провале эксперимента Билла Гейтса», который решил дать фидбэк учителям, я понимаю, что в образовании всегда будут скептики. Те, кто уверен, что «это не сработает». У нас, как и у врачей, помогающая профессия. И наша профессиональная деформация в том, что хочется помочь всем настолько, что мне иногда приходилось в некоторых ситуациях себя останавливать. Размножить хороших учителей нельзя. Но можно распространить их опыт. И, мне кажется, наша задача – найти и вытащить сильные стороны педагогов. Да, ты можешь чего-то не знать про современные системы образования. Или услышать о чем-то на конференции и не верить, что можешь применить это в своей сельской школе. Но у тебя совершенно точно есть набор своих находок и приемов. Вспомните Челябинский лицей, одну из сильнейших математических школ в России. Просто когда ты хочешь узнать, что скрыто внутри личности, ты сталкиваешься с одной и той же картиной: приходишь к учителям и просишь их рассказать о себе, ответив на вопрос: «В чем ваша сила?» А в ответ слышишь: «В каком смысле? Я сейчас про себя должен говорить?» И мне кажется, что все изменится не только когда мы сделаем обучение индивидуализированным. А когда предложим педагогам подумать про себя и дадим инструменты, которые могут измерить, в какой точке ты находишься и куда сможешь вырасти».
Во время написания этой книги я выступал на форуме, посвященном образованию будущего. Два дня заслуженные учителя России рисовали графики и жонглировали терминами, и все это время я испытывал досаду. И только через некоторое время понял почему. Просто в какой-то момент стало понятно, насколько далеки все выступавшие от детей. Как будто мы описываем ребенка, «образ которого есть только у нас в голове». Как будто детей забыли включить в процесс обсуждения, отрезав: «Не мешай, это взрослый разговор». Любого из тех опытных преподавателей можно было застать врасплох вопросом: «Кого слушает современный старшеклассник? Какие книги читает? На выступлениях каких стендап-комиков он смеется?» Потому что никто из них не ответил бы на эти вопросы. И, мне кажется, самое страшное, что может случиться, – когда идея становится важнее человека. «Я иногда спрашиваю у коллег: «Зачем вы хотите это сделать?», на что получаю ответ: «Ну как зачем? Это же важно!», – говорит Настя. – И тогда я отвечаю: «Здесь я вижу вас как учителя, а ребенка тут нет». Такие вещи часто очень трудно осознать. Я не могу в этом открыто признаться, но мне кажется, что… школа в целом не нужна. Когда-то Толстой хотел выучить юридическое право, пришел в университет и узнал, что его преподают три года. Он решил выучить право за год: высчитал, что раз в неделю будет сдавать экзамен, и действительно все сдал. Сегодня ты можешь легко заняться самообразованием. Поэтому нужны места, где детям было бы интересно с взрослыми, а взрослым – с детьми. Нужны центры для сдачи нормативных предметов, но то, как ты будешь готовиться, – уже неважно. Школа нужна как место, куда ты придешь и тебе всегда будут рады. Где будет безопасно и хорошо».
Семь лет. Ровно столько для Насти Серазетдиновой длится «век преподавателя» – после семи лет приходит желание уйти из профессии и сделать что-то еще. Причем даже сама Настя не может объяснить, почему мысли о смене работы приходят у всех ее коллег именно после этого временного периода. «Знаете, я восхищаюсь священниками, – говорит Настя. – Потому что самое сложное в жизни – поверить, что ты делаешь мир немного лучше. Учитель не может «прощупать» процесс – это же не фрезеровочный станок, на котором ты создаешь детали, в этой профессии не существует немедленного результата. Ну что, результатами ЕГЭ или ВПР мерить свою работу? И когда к тебе возвращаются через много лет повзрослевшие ученики и благодарят – тогда ты понимаешь свое влияние. Мое семилетие профессии будет через полгода».
Десятки преподавателей, с которыми я общался в процессе работы над книгой, по-разному справлялись с этим «отложенным эффектом работы». Но самый запоминающийся разговор у меня случился с одним методистом программы «Учитель для России». Мне хотелось узнать у собеседника, как ему удается не выгорать и продолжать заниматься своим делом. Верить, что он действительно делает мир немного лучше. Вопрос был обращен по адресу: преподаватель уехал от столичной жизни, решив учить детей в деревенской школе. «Просто каждый раз я вспоминаю эпизод в моей школе, – сказал он. – К нам в учительскую зашла уборщица и, откашлявшись, объявила: «Алексей Петрович, КЕДР ВЗОШЕЛ».
Дискуссия остановилась, на уборщицу посмотрели удивленные учителя. Мгновение спустя все стало понятно.
Два года эта женщина поливала горшок с землей. Она делала это каждый день, хотя ничего не росло. И через два года из земли показался росток будущего дерева.
«Каждый раз, когда я ощущаю выгорание или думаю, что у меня ничего не выйдет, я повторяю себе одну фразу, – сказал мне учитель. – Я повторяю: «Кедр взошел».
16:30
Русский язык «Принесите зеркало»
«Хватит унижать Сережу. Это сделаю я».
Своими фразами преподаватель русского Артем Упоров напоминает стендап-комика, который по случайности зашел в школьный кабинет и решил, что ему нравится преподавать. Старшеклассники в восторге: еще бы, это совсем не похоже на «подчеркиваем подлежащее одной линией, сказуемое – двумя». Тут что ни фраза, то взрыв хохота.
«В своей школе я русский ненавидел, – говорит мне Упоров. – Как очень неусидчивому человеку, мне было нужно, чтобы все вокруг фонтанировало. А от этих «сели и переписали половину учебника» мне хотелось удавиться. Я не планировал идти на филфак, но всегда любил литературу. Так мне стала интересна лингвистика».
Девяносто лет назад педагог Моисей Рубинштейн написал: «Новая школа – это прежде всего новый педагог». Моя любимая фраза, которую я однажды услышал от одной австралийской учительницы, звучит так: «Хорошими учителями становятся по двум причинам. Либо в твоем детстве был человек, который вдохновил тебя так, что ты захотел стать похожим на него. Либо ты ненавидел школу и захотел стать учителем, которого у тебя никогда не было». Артем Упоров – один из тех, кому я бы доверил своего ребенка. В свои 32 Упоров выпустил уже 17 классов. И когда-то преподавание его увлекло именно благодаря другим учителям. «В моей собственной школе отваливалась штукатурка, а из оборудования были только мел и тряпка. Но работали там гениальные педагоги, которые заразили нас любовью к преподаванию, – говорит Упоров. – С нами просто разговаривали на равных. И сейчас в работе я понимаю, что для меня базовая и самая интересная вещь – общение с детьми. Я воспринимаю их как своих собеседников. И поскольку я прекрасно чувствую, когда мне самому скучно на уроке, то все время стараюсь сделать так, чтобы не было скучно никому из нас».
