Лиза замолкает и некоторое время смотрит на табличку «Отвлекся на телефон – пропустил интересный разговор». «Невозможно запретить людям «сидеть в телефоне», – задумчиво говорит моя собеседница. – Когда меня ругают за то, что я трачу время на смартфон, я просто иду в туалет и включаю его там. Понятие «сидеть в телефоне» – очень расплывчатое. У меня есть друг в Сургуте. Из-за разницы во времени у нас есть всего два часа в день, когда мы можем пообщаться. Но в этот момент взрослые обычно подходят ко мне со словами: «Ты прожигаешь свое время в интернете».
«Знаете, мой учитель биологии однажды сказал: «Я учеников не люблю, а уважаю», – говорит мне напоследок Лиза. – А я уважаю этого преподавателя, потому что дети не всегда заинтересованы его слушать, зато он всегда заинтересован рассказывать. Я уважаю людей, которые по-настоящему увлекаются своим делом. Или когда узнаю о человеке что-то новое – например, что у моей географички пять высших образований. Или когда преподаватель показывает, что он тоже человек. Недавно на последнем уроке учительница сказала нам: «Слушайте, я подвернула ногу и очень хочу суши – так что давайте мы сейчас все соберемся и по-быстрому сделаем эту работу». И тут весь класс почувствовал, что мы с ней на одной волне. Несколько человек признались, что очень хотят пиццу. Это такое облегчение – понять, что у учителя тоже может быть желание поспать, поесть, что-то сделать. Понять, что урок – это просто те, кто слушает, и те, кто рассказывает. Ведь давление появляется из-за слишком четкой иерархии. И только вот такой элемент понимания дает возможность школе быть хорошей».
Я знаю, о чем говорит Лиза. Однажды в эфир радиопрограммы «Другая школа» пришло сообщение от слушателя: «Моя дочь недавно пришла из школы и с радостью поделилась со мной сообщением. Она сказала: «Мама, представляешь, у нашей учительницы есть ребенок. Учитель – тоже человек!»
Наше импровизированное интервью заканчивается, я встаю, чтобы успеть пройтись по школе до того, как она окончательно опустеет. «А почему вы вообще со мной разговаривали на все эти темы? – внезапно спрашивает меня Лиза. – Большинство людей на вашем месте никогда бы не задали этих вопросов просто потому, что посчитали бы меня неразумной. Как можно на равных говорить с 13-летней девочкой? Нас, детей, никто никогда не спрашивает о тех вещах, о которых мы сейчас говорили». – «Наверное, именно поэтому я об этом и спрашивал», – говорю я.
18:30
Физкультура по-другому
Так могла бы выглядеть ожившая декорация к «Алисе в стране чудес». Ворох разноцветных веревок и потайные места, в которых можно спрятаться так, чтобы никто тебя не нашел. Я и еще десять школьников замерли в ожидании «3D-физкультуры» в исполнении легендарного преподавателя Сергея Реутского. «В современном мире нужно, чтобы название отличалось, поэтому «3D» означает «динамика», – перед уроком объясняет мне Реутский. – Но я всегда называл свои занятия «физкультурой про другое». То есть не про физические, а про социальные и психологические качества».
«Сейчас будут рискованные вещи, – предупреждает школьников Реутский. – И я не понимаю, кого можно до них допускать, а кого – нет». Четвероклассники затаив дыхание смотрят на учителя. Реутский назначает одного школьника наблюдателем, а затем объявляет первое задание: взять две длинных доски и устроить «переправу». В одну сторону пронести доски над головой, в другую – вместе по ним перебираться, не ступая на пол. Сложность в том, что школьникам придется договориться: кто несет одну доску, кто другую и как всем двигаться. Дети громко спорят, и коридор понемногу превращается в школьную столовую. Я размышляю о том, когда мы уже зайдем в кабинет.
«В следующий раз будем на время все то же самое делать!» – объявляет детям Реутский. «В смысле «на время»?» – удивляется один из четвероклассников. «В смысле «в следующий раз»?» – удивляется еще больше другой.
За следующие десять минут «переправа» доведет школьников до исступления. Стоит сделать ошибку – и все нужно начинать сначала. Несколько попыток спустя Реутский поменяется в лице и построит всех детей вдоль стены. «Как только у вас нет командира, сразу проявляется дурашливость! – грозно говорит он. – А нам, взрослым, хотелось бы, чтобы уже в начальной школе вы могли что-то делать сами. Почему мальчики положили доску на диван? Тихо, не обвиняйте друг друга – я не буду сейчас разбираться. Теперь возьмитесь за плечи друг друга и с закрытыми глазами вместе пройдите до конца коридора. Мне бы хотелось, чтобы это был последний момент, когда я разговариваю строгим голосом». Поворачиваясь ко мне, Реутский моментально добреет. «Вот так, дисциплина», – говорит он, улыбаясь одними глазами.
На улаживание проблем с поведением уходит двадцать пять минут. Реутский не пускает детей в зал, пока они не успокоятся. Уже оказавшись в зале, где все цвета как будто подкрутили в «фотошопе», я понимаю, что такое «физкультура по-другому». Упражнения – это пролезть через окошко с сеткой и вылезти там, где этой сетки нет. Добраться до горки, не касаясь пола. Спуститься с горки вниз головой. По замыслу Реутского, эти упражнения обучают ориентированию в пространстве и командной работе. Довольно быстро становится понятно, что без авторитарного лидера дети все еще не могут себя организовать. «Мне понравилось, как вы сегодня работали, – напоследок говорит Реутский школьникам. – Но огорчило, что вы это делали только по команде. Как вы будете учиться, когда у вас не будет строгого командира? Вам нужно понять, как договариваться».
«Тяжелый сегодня день, но я такие люблю, – говорит мне Реутский после беседы с детьми. – Когда у тебя хороший урок – непонятно, куда дальше двигаться. Когда он так называемый «плохой» и ты совершил ошибку, всегда понятно, что делать дальше. Сегодня занятие еще более-менее получилось, а соверши мы все ошибки посерьезнее – было бы еще лучше! Появилась бы очень серьезная мотивация на размышления, и наверняка бы родилась какая-нибудь интересная идея. Вот почему план урока бессмысленно писать до занятия. Его нужно писать после, фиксируя, где мы были и куда попали, анализируя наши фантазии и реальность».
Обязательная часть физкультуры по-другому та, где Реутский провоцирует детей. Например, съехать с горки с криком, а потом сделать все остальные упражнения молча. И если школьники не удержались и поддались на провокации, Реутский собирает их в круг и начинает беседу по душам. «Я говорю им: «Не получается себя организовать? Давайте потренируемся на более простой ситуации», – говорит Сергей. – В классической советской школе не было наказаний – была тренировка того, что не получается. Я даже думаю, что горох и розги были придуманы не для болезненных ощущений, а для прилива энергии. Серьезно, если хоть раз в жизни вас секли розгами, то вы знаете, что это не боль, а ожог, после которого сразу появляется много сил». «То есть детей нужно бить? – уточняю я. – Это отличается от гуманных принципов, которым мы все пытаемся следовать». «Понимаете, эти принципы – ложь, – говорит мне Сергей. – В жизни нужно уметь проявлять силу и быть жестким, а иногда – беспощадным к себе и врагам. Другое дело, что нужно не застревать в одном состоянии. Для меня задача – научить детей в каждой ситуации сознательно выбирать, быть сильным или слабым. Поэтому сначала я им позволял себя вести как угодно. Потом говорил, что нужно делать, лишая их выбора. Затем у них была возможность выбирать в рамках. А в конце была провокация на нарушение договоренностей. Потому что как только ты добился послушания, ты сразу должен детей отпустить».
