Реутский говорит, что из всех предметов в школе современные дети больше всего чувствуют себя неуспешными на физкультуре. На уроках больше нет эмоциональных переживаний и опыта, без которого все остальное не имеет смысла. «Все хорошие преподаватели владеют одними и теми же навыками – они обозначаются плохим словом «саморегуляция», – рассуждает Сергей. – Потому что педагогика – это личная лаборатория человека. Никакой линии между авторитарностью и демократией нет: все зависит от того, какие рамки задает педагог – более жесткие или более мягкие. К примеру, мальчик из хорошей школы сломал однокласснику руку. Жесткая рамка – отправить его после этого в кадетский корпус, чтобы через три года получить обратно вышколенного ребенка. Демократический стиль – долгая работа со школьником. Но это все одна шкала, по которой педагог должен уметь двигаться».
Реутский называет все происходящее у него на уроке «построением линии усложнений» – способом уменьшать количество указаний, чтобы дети переходили к самостоятельности. «Я двенадцать лет отработал во вспомогательной школе и на третий год понял, что у меня снижаются интеллектуальные и эмоциональные способности. Так что я точно знаю: какая вокруг окружающая среда – таким будешь и ты, – говорит Реутский. – Поэтому в учителе так важно умение эмоционально заражать других. Понимаете, хороший учитель никогда не был транслятором знаний. Я до сих пор помню свой восторг от рассказа трудовика про железные конструкции, а это было послевоенное время. Или урок в школе Тубельского, когда преподаватель попросила нарисовать замок, но перед этим в течение пяти минут о нем рассказывала. С ее слов мы все его увидели, нам уже не терпелось начать рисовать. Но что еще важнее: каждый из нас увидел свой замок и поверил, что сможет его создать».
«Все хорошие преподаватели владеют одними и теми же навыками – они обозначаются плохим словом «саморегуляция».
Сергей Реутский
«Обучавшие меня педагоги разделяли два стиля преподавания: один – органический, другой – технологический, – говорит Реутский. – Опираясь на технологии, ты всегда делаешь одно и то же. Но смешивая одни и те же краски, нельзя получить новый цвет. Как готовят хороших математиков? Учат вырабатывать методы для решения нетривиальных задач. На физкультуре мы точно так же работаем в задачном режиме. Стараемся не заучивать упражнения, а разбивать задачи на серию усложнений. Поэтому важна эмпатия, и меня ей научили на боевых искусствах. После двух лет занятий тренеры сказали: «Завтра приводите девушек, будем у них учиться». – «Чему?» – «Увидите». И мы стали проводить спарринги по-новому. Девушка напротив тебя два раза рукой махнула, а на третий попала тебе в глаз без всякой выученной техники. Она решила задачу своими средствами. Так, через боевые искусства, мы обучались пристройке к ситуации».
Мое любимое определение слова «образование» когда-то дал Сергей Казарновский: «Образование – это когда факт сталкивается с эмоцией». Реутский считает образование «не получением знаний, а становлением в несколько этапов». «Доктор Ватсон говорил: «Постарайтесь нанести поменьше вреда», – рассказывает мне Реутский. – Я долго жил с этой мыслью. Есть учителя, которые созидают, а есть те, кто разрушает. Мы начинаем учиться у первых, а потом обязательно должны научиться у вторых. Только тогда каждый из нас будет готов отстаивать свои ценности. Вот чему должны учить в школе. Кстати, хотите услышать короткую притчу?» Я хочу. «Если представить, что знания и навыки лежат в комнате, то дверь в эту комнату будет называться пониманием. А ключ к этой двери, – доверием – говорит Реутский. – Педагог всегда должен учиться ставить перед собой вопросы. Ведь иначе как ты поставишь их перед другими? Если ты сам перестал учиться, как ты будешь понимать людей, которые еще учатся?»
19:10
Учительская «Хлопните два раза те, кто меня сейчас слышит»
«Чей Кафка?» – указывая на стол, громко спрашивает у собравшихся в кабинете преподаватель истории и естествознания Юрий Романов. На столе лежит несколько экземпляров притчи «Перед законом». «Мой, но я распечатал больше копий, чем нужно, – отвечает Виктор Симаков. – Так что это лишние». «Можно я возьму? Мне пригодится», – спрашивает Романов и, получив одобрение, исчезает.
Вечер в школе напоминает засыпающий на ночь город. Движения людей становятся размереннее, как будто все одновременно готовятся к следующему дню. Самое интересное в такие моменты – сидеть и наблюдать, запоминая мелкие детали. Так, однажды в финской школе я обратил внимание, что преподаватель несколько раз переходил на шепот – ровно в те моменты, когда дети начинали шуметь. «Я поняла, что понижение голоса работает лучше, чем крик. Это мгновенно привлекает внимание школьников», – объяснила мне учительница после урока.
«Хлопните два раза те, кто меня сейчас слышит», – говорит на своих уроках классу руководитель начальной школы Сергей Плахотников. «Сотрудничество – одно из ключевых слов в обучении. Благодаря ему мы равны при неопределенности будущего. А любой урок – это ситуация неопределенности, – говорит мне Плахотников. – Учителя хотят предсказуемости, но как она возможна? Мы не знаем, с каким опытом дети пришли сегодня в класс и в какую сторону пойдет разговор. Ученики могут приспособиться к взрослому, который решит довести дело до точки, невзирая на их предпочтения. Но тогда формируется очень опасная модель поведения – мы и дальше в жизни все время будем приспосабливаться к взрослому, который нас строит».
Плахотников перечисляет мне три главных качества любого хорошего учителя: талант в общении с детьми, интерес к окружающему миру и способность взаимодействовать на равных. «Первое – это умение чувствовать ребенка. И такое качество должно быть с рождения, потому что ему невозможно научиться, – говорит Сергей. – Есть учителя, для которых дети – средство достижения своей цели. Способ удостовериться, что ты хороший преподаватель, что состоялся в этой жизни, что твои идеи правильны и ты на своем месте. Интерес – это не заискивание. Это вопросы «Покажи, как ты этому научился» и «Расскажи еще. Мне интересно!». Искреннее превалирование ноты узнавания над нотой утверждения и приказа. И когда я говорю об интересе к окружающему миру, то имею в виду преподавателя биологии, который сам хочет узнать ответ на вопрос, как дышит илистый прыгун, когда он в иле».
Третья составляющая, важная для общения с родителями, – способность взаимодействовать на равных и сотрудничество. «У преподавателя и родителей общая цель – заботиться о самоопределении ребенка, – говорит Плахотников. – Но если говорить обо всех чертах хорошего учителя в порядке убывания, то можно закрыть глаза на трудности общения преподавателя с мамами и папами. Можно найти методиста, если учитель не силен в предмете. Но если человек глух к ребенку – надо с ним расставаться». – «Как вы понимаете, что человек не глух?» – спрашиваю я. «Знаете, в нашей профессии нет привычки учитывать мнение ребенка, учитель обычно слышит только себя, – говорит Плахотников. – А речь – это то, в чем мы чаще всего проявляемся как личности. У ребенка слишком часто во рту кляп – кодифицированный литературный язык педагога. Его все время поправляют: «Скажи полную фразу!» или «Вот так надо говорить!». Мы можем связать ребенка по рукам и ногам, но не можем запретить ему говорить собственной речью. Все меняется, как только ребенок понимает, что высказанное им вслух не только ценно, но и зафиксировано взрослым. Что учитель помнит слова, а не проступки. Проведите эксперимент – спросите не «Помнишь, ты вчера разбил…», а «Ты помнишь, что вчера говорил?». Нарушения обычно ищут проверяющие органы. А человек, у которого есть дар общения с детьми, радуется увиденным мелочам».
