Изучая расписание, я наткнусь на уроки литературы у старшеклассников, где они должны проходить «Войну и мир» сразу у двух разных преподавателей. В предвкушении того, как можно подать эпопею Толстого в век, когда текст больше одной страницы – уже лонгрид, я отправляюсь на урок к Сергею Волкову. Там я получу ответы сразу на два вопроса: «Почему им не интересна классика?» и «Почему они ничего не читают?».
08:30
Урок литературы «Представьте, что за вас гибнут люди»
Длинными штрихами преподаватель Сергей Волков делит школьную доску на три части. «У нас есть три сюжетные линии и шестьсот героев, – поясняет Волков. – «Война и мир» – это Большой адронный коллайдер. Огромное пространство, где сталкивается множество частиц и людей. И за кем-то автор следит с особенным интересом».
По напряженным лицам и сбивчивым вопросам понятно, что книгу никто из учеников не прочел. На эпопею Толстого дети реагируют вяло: отношения Николая Ростова и Пьера Безухова для них безнадежно далеки. Ровно до определенного момента. «Ростов говорит Пьеру: «Государство – это хорошо. Вы с этим не согласны? Что ж, получите пулю». Как поступить, если помощь другим обязывает тебя выстраивать отношения с государством?» Внезапно Сергей Волков возвращает весь класс к реальности, рассказывая о благотворителе Нюте Федермессер, которая ради помощи пациентам хосписов баллотировалась в Мосгордуму. «Кто-нибудь из вас знает, что такое хоспис?» – спрашивает Волков, рисуя школьникам картину мест, в которых люди проводят последние месяцы своей жизни. Может быть, это искреннее подростковое желание изменить мир, а может, Сергею Волкову удалось разбудить что-то в детях. Но в ответ на вопросы о проявлениях несправедливости и пределах компромисса школьники начинают отзываться.
Чем дальше, тем больше происходящее становится похоже на спектакль. Старшеклассники сидят затаив дыхание. Волков возвращается к Толстому. «Чем роман-эпопея отличается от простого романа? – продолжает он закидывать сидящих в классе вопросами. – Обычно в произведении есть фрагмент реальности, и автор хочет, чтобы мы судили по нему о жизни. Есть начало – пролог, есть конец – эпилог. Выстроенная линия и ведущие к ней обстоятельства. Но это же не работает! Почему?» Класс все еще настороженно молчит. «Потому что у жизни нет начала и конца. Нет главного и второстепенного. Нет движения от одного к другому.
Жизнь – это очень сложное, разветвленное и непонятно к чему ведущее нечто.
Толстой начинает ткать этот ковер на наших глазах: если заканчивается произведение, заканчивается и кусок жизни».
Урок Сергея Волкова
Волков рассказывает школьникам о том, что Кутузов посылает четыре тысячи солдат перекрыть дорогу Наполеону. Сутки эти люди должны будут сдерживать французскую армию, чтобы русские смогли отступить. И Кутузов, отправляя своих солдат на бой, понимает, что подавляющее большинство из них погибнет. Каково это – принять такое решение? «Представьте, что за вас гибнут люди, – обращается к старшеклассникам преподаватель, и в классе повисает тишина. – Четыре тысячи человек. Сколько пространства они занимают? Встаньте и посмотрите из окна на футбольное поле. Посчитайте, поместится ли там четыре тысячи человек?» Ученики подходят к окну и, перебивая друг друга, начинают спорить и производить математические расчеты. В этот самый момент описанная Толстым история становится ближе.
«Не могу понять, хороший сейчас был урок или нет, – говорит мне Сергей Волков, закрывая дверь опустевшего после занятия кабинета. – Я часто задавал себе этот вопрос раньше. И пришел к выводу, что хороший урок – это когда мне, ученику, хочется вернуться и договорить. Я сам не понял, что произошло в эти сорок минут, но я бы хотел продолжить. Если урок прошел так – значит, все получилось».
Возможно, одна из причин вернуться – то, что Волков сознательно уделяет внимание незначительным (на первый взгляд) деталям. «Я помню свои личные обиды на учителей. В старших классах у меня была серьезная любовь. А преподаватель нес что-то в духе «вы еще дети и ничего не понимаете», – вспоминает Сергей. – Я был тогда в ужасе: как этот человек может с нами работать, если мои чувства для него – ерунда? Мне очень важно, что ощущает человек, с которым я нахожусь во взаимодействии. И это внимание проявляется задолго до урока. Я люблю приходить пораньше, чтобы увидеть, с каким настроением они входят в класс. Обязательно замечу: «Отличная прическа» или «Что-то ты невесел». Мне нужно завести со школьниками разговор до того, как у нас начнется урок.
Большая часть моих преподавательских усилий уходит именно на поддержку контакта с учениками.
На внимательное слушание, заинтересованный разговор. Потому что, если происходящее не цепляет их эмоционально, если они никак не включены, я сам перестаю понимать, зачем я все это делаю. Вот сейчас я попросил детей посчитать, влезут ли четыре тысячи человек на футбольное поле, просто для того, чтобы они встали и начали спорить. Когда примеряешь на себя, услышанное перестает быть чем-то абстрактным. И «держать» школьников нужно не дисциплиной, а разговором, который цепляет их внутренние крючки».
«Мне очень важно, что ощущает человек, с которым я нахожусь во взаимодействии».
Сергей Волков
«Я как-то был на открытом уроке в сельской школе, куда приехала группа педагогов из 50 человек, – продолжает Волков, пока мы идем по коридору. – Бедная учительница на глазах полусотни проверяющих вела занятие. А потом комиссия приступила к оценке. Оказалось, что существует целых 25 пунктов, по которым определяется хороший урок. Например, включил проектор – получил определенное количество баллов. И в конце занятия по цифрам все было прекрасно, а по ощущениям урок не получился. Внутри себя я понял почему: это был симулякр, хорошо сделанная пустая оболочка. У преподавателя был шок, когда на уроке ученица не поняла вопроса. «Ты что, с ума сошла?» – сказала она в ответ с яростью. А для меня такие ситуации – как раз начало хорошего урока. Ты не понимаешь, я сам не понимаю – отлично, будем вместе разбираться. Значит, тебя что-то зацепило, нам есть о чем поговорить».
В 1976 году молодой Дастин Хоффман готовился к роли в легендарном «Марафонце», где его герой мучается от бессонницы трое суток. Хоффман подошел к съемкам со всей серьезностью: не спал три дня, не принимал душ и не чистил зубы. Когда на съемках изможденный актер встретился с экранным партнером Лоуренсом Оливье, тот с удивлением и по-отечески спросил: «Мой дорогой мальчик, а вы не пробовали просто играть?» Когда-то от одного преподавателя я услышал, что учитель должен быть актером, включая в нужный момент ради ученика «горящий взгляд». И, наблюдая за Волковым, я думаю: неужели ему всегда интересны дети, даже если они говорят что-то откровенно глупое? Или он просто хороший актер? «Я спрашиваю у детей только то, что мне искренне интересно самому, – говорит Сергей. – Задаю вопрос, на который не знаю ответа, и пытаюсь вместе с ними размышлять.
