Во время урока я замечаю еще одну странную вещь: пока ученик выходит к доске, преподаватель садится на его место и начинает что-то рисовать в тетрадке школьника. «Ученик решает задачу у доски, а я оформляю решение у него в тетради, – объясняет Юрий. – С одной стороны, школьникам радостно, что преподаватель все рисует сам: я действительно пишу красивым почерком, играю шрифтами, оформляю схему решения. Если в задаче два мотоциклиста едут навстречу друг другу, то я рисую две фигуры в шлемах. Человек возвращается за свой стол, и у него в тетради есть и схема, и решение: не надо быстро переписывать с доски. С другой стороны, родители поняли, что если у ребенка в тетради запись сделана учителем, значит, школьник был на уроке активным. И они начинают у детей спрашивать: «Почему ты сегодня не выходил к доске? У тебя в тетрадке нет ничего написанного учителем!»
Математические задачи гораздо легче решить, если их для начала внимательно рассмотреть.
Правда, опытным путем Подкопаев понял, что такая схема лучше работает в пятом классе – десятиклассники уже слишком взрослые для рисунков в тетрадке. Поэтому они просто фотографируют доску, а потом, в своем темпе, переносят все с изображения в тетрадь. «Им важно «пройти руками» и зафиксировать свой способ решения, – говорит Подкопаев. – А если все запишу я, то это будет мой способ».
10:50
Библиотека «Со мной можно о многом»
Глядя на развешанные листки на стене, я одновременно испытываю внутри себя желание разбить первую попавшуюся под руку вещь и стиснуть зубы. Это ведь только похоже на фрагменты текста. Присмотришься внимательнее и обнаружишь, что безжизненные стены школьной библиотеки кричат от выплеснутой боли и одиночества.
Выставку «Со мной можно о многом» придумала десятиклассница Соня. Хотя какая выставка – скорее это похоже на исповедь. Из экспонатов тут анонимные продолжения фраз «Другие совсем не замечают, что…» и «Мне бы хотелось, чтобы люди почаще…». То, что одноклассники Сони хотели бы сказать взрослым в форме письма, как будто обращенному самому себе. Десятки узелков, и между строк – едва слышная просьба помочь их распутать.
Портрет школьника, и чуть пониже: «Другие совсем не замечают, что я нуждаюсь в поддержке. Но это и по моей вине тоже: я всю жизнь прячусь в ракушку и не показываю те эмоции, которые не предназначены для всех. Иногда мне бывает плохо, но я этого не показываю, хотя, наверное, стоило бы. Но без поддержки сложно эту ракушку выбросить». И следом еще: «Другие совсем не замечают, что я подавлена и расстроена, что у меня проблемы, что я не вижу своего будущего и целыми днями иногда лежу в кровати, потому что нет жизненных сил, даже чтобы встать с нее».
Портрет школьника. «В каких-то ситуациях достаточно формального «Все хорошо?», просто чтобы почувствовать, что ты не один». Портрет. «Люди зачастую боятся людей, которые чем-то отличаются от них». Портрет. «Даже самое простое ваше участие, даже напряженный взгляд в мою сторону поможет мне понять, что я не один на один с этой проблемой. И это осознание очень помогает».
Работая в самых разных изданиях, я не понимал, почему так происходит. Почему при обсуждении всего, что связано с детьми – от принятия нового закона до перестрелки в школе, – мы идем за комментариями к кому угодно. Позволяем высказаться директорам и учителям, психологам и юристам. Но никогда – самим детям.
Портрет. «От учителей мне будет достаточно вопроса, все ли со мной хорошо. Потому что я вижу, что они замечают, что мне плохо, и не трогают меня в эти моменты, и я им безумно благодарна за это».
Неужели мы действительно так мало их слушаем, что они доверяют самые сокровенные слова не нам, а бумаге?
«Бывает такое, что я рассказываю друзьям о своих проблемах, но они как-то не очень соотносят себя с ними и, соответственно, не могут помочь».
«Со мной можно о многом». Послушать голоса можно тут
Когда при тебе кто-то остается таким обнаженным, таким уязвимым, тебе самому становится немного не по себе. Внутрь привычной брони из взрослой самоуверенности заползает давно забытый, липкий страх, что ты на самом деле совсем не вписываешься в окружающий мир. Страх, что тебе, как Холдену Колфилду, нужно будет громко хлопать дверью, чтобы мир тебя заметил. На разных этапах своей жизни почти каждый из нас клялся, что не будет таким, как наши родители. Никогда не скажет своим детям: «Какие у тебя проблемы?», никогда не отвернется от их боли, не придавая ей значения. И вдруг, став родителем, многие из нас внезапно вздрагивают от того, что произнесли до боли знакомую фразу.
В какой же момент мы перестаем помнить то, через что проходили сами?
Несколько лет назад работающий с подростками психолог рассказал мне о том, почему родители отмахиваются в ответ на попытки детей рассказать о суицидальных мыслях. «Для взрослых это настолько тяжелая информация, что они предпочитают от нее закрыться», – сказал мой собеседник. Чуть позже в Швеции я услышал от одного преподавателя самый необычный ответ на вопрос «Для чего нам сейчас нужна школа?». Он звучал так: «Это место, которое должно повысить твою самооценку». Потому что – допустите эту мысль хотя бы на мгновение – навык здорового отношения к себе важнее, чем умение писать и считать. На твердом фундаменте у тебя не возникнет страхов, что кто-то другой лучше, а ожидания родителей, учителей и одноклассников не придавят тебя так, что ты каждый день будешь ощущать свою незначительность.
Маленькие дети получают нашу любовь и внимание, умиление и помощь. У них всегда самые красивые рисунки, самый красивый голос, у них куча возможностей попробовать новое. Но вот дети переходят в среднюю школу, и их прежняя жизнь заканчивается. На горизонте появляются ОГЭ и ЕГЭ, ответственность за свои действия и необходимость в обязательном порядке «определиться с будущим» (желательно – один раз и на всю жизнь). Они остаются один на один с недоумением: что же вдруг произошло? К ним внезапно предъявляют взрослые требования, вот только как взрослым вести себя не дают. За те два года, что я делаю интервью с подростками в разных версиях, я слышу от них фразу: «Кажется, что меня не существует».
К моменту, когда все написанное превращается в многослойный хор, я начинаю понимать истинный смысл внимания, о котором говорили Сергей Волков или Анастасия Серазетдинова. Даже простое участие, даже простое «Как ты?» помогает почувствовать, что ты… просто есть. И кто знает, возможно, человеку, который сидит рядом с вами в эту секунду, на самом деле не нужно больше ничего. Несколько лет назад один житель Нью-Йорка решил провести эксперимент – обращаясь к прохожим на улице, он искренне спрашивал: «Как ты?» Каждый пятый начинал плакать.
