– Какой толк от вашей живописи?
– Помогает мне убедиться в выводах осмотра тела. Такой удар не мог быть нанесен ни сзади, ни сверху. Как я говорил – результат падения.
Он хотел перебить, но я торопился объяснить.
– Смотрите, перед нами как бы два дела. Одно хорошо продумано – превысить дозу морфия и подсунуть склянку. И все посчитают смерть естественной. Просто, эффективно. И второе – нелепое, без цели и подготовки. Оно – импровизация, способ прикрыть первое, в котором все пошло не по плану. Дело в том, что рассчитать дозу точно довольно сложно. Слишком большая вызвала сильные судороги. И если разбитый затылок был на руку убийце, вписывался в картину ограбления, то сжатый кулак, наоборот, все портил. Надо было обязательно вынуть телеграмму, а посмертный спазм либо усилие самого Вареника никак не давали этого сделать. И весь характер среза говорит о том, что убийце это далось нелегко.
– Но он не бросил дела, значит, именно телеграмма была важна, – пробормотал Курнатовский.
– Много у Вареника было знакомств? Кто бы мог ему подсунуть морфий? – спросил я.
– Мы довольно подробно расспросили соседей. У них там дежурят, хоть и нерегулярно, но сведения должны быть верные.
Дежурили так называемые «отряды самообороны». Их стихийно организовывали жильцы в домах с общими галереями, которых в Ростове немало. Не до конца понимая, от кого будут обороняться, обычно дежурные просто сидели в парадных, вооружившись чем получится – иногда охотничьим ружьем, а иногда и зонтиком. Никаких столкновений, кроме ожесточенных споров о политике друг с другом, у них не происходило. И все-таки такая самооборона вполне могла отпугнуть грабителей или просто отчаянных граждан, которые пользовались беспорядками, чтобы прихватить то, что плохо лежит. Эту «самооборону» и расспросил Курнатовский. Сидеть им было скучно, они все замечали.
– Так вот, к Варенику никто не ходил, кроме дворника с углем и молочницы. Но та в последнее время вообще не появляется. Сам же он ходил регулярно на работу и больше никуда. За продуктами и газетами выходит кухарка или сестра. Мне показалось подозрительным, что он сам вызвался дежурить в ночную смену, но все подтверждают, что наш Василий Кузьмич был уж очень ответственным человеком. Отговорок по службе не искал. Я и раньше думал, что в истории с клише он вряд ли замешан. Теперь уверен в этом.
– Да ведь нет никакой истории с клише, Ян Алексеевич.
– Вы опять за свое! Любите поспешные выводы. Ну, этот ваш характер, без керосина вспыхиваете!
Тут я решил перевести разговор.
– Значит, получается, наркотиком телеграфиста угостили на работе. И потом, раствор же еще надо сделать – видимо, был заранее приготовлен шприц с чрезмерной дозировкой.
Печка давно остыла, чая мы не дождались. Задумчивый Курнатовский сделал опись клише и убрал их в свой сейф.
Глава одиннадцатая
Ростов. Дом с волчьими головами
На улице уже давно стемнело, и несколько фонарей все же зажгли. Пролетела птица – ворона или сова – из Балабановской рощи.
– Вполне можете быть правы, Егор. Подтвердили, в эту ночь штаб был почти пуст. Кроме часовых и дежурных – никого. На Гниловской столкновения, думали даже, что придется вывезти бумаги. Так и с клише этими выходит подозрительно. Почти никто не знал, что они будут там. Решение перевезти их в особняк приняли в самую последнюю минуту, а когда стало ясно, что атака большевиков отбита, тогда от греха подальше заперли в сейф, – Курнатовский быстро шел, говорил слегка задыхаясь. – Телеграмму не смог достать, а время поджимает. Решает резать пальцы и толкнуть пару столов. Об отрезанных ушах в газетах писали, да и в городе говорят.
– Именно. И картина должна была быть такая: бандиты разузнали о деньгах, стукнули несчастного Вареника по голове и были таковы. Это для нас. А на деле убийца мог легко зайти, угостить Вареника серьезной дозой и просто забрать все что нужно. У телеграфиста была толерантность к морфию, он употреблял, хоть и не так серьезно. И все равно такая доза кого угодно убьет за 5–10 минут.
Тут Курнатовский остановился.
– Егор, вы понимаете, что это значит?
– Конечно. Я же говорю вам: несколько минут…
Но он молча смотрел на меня. И я понял.
– Значит, кто-то из своих? Кто мог легко войти и не вызвать подозрения. У кого он бы взял морфий – допустим, гость предложил успокоить нервы.
– У дверей были часовые. В зале – дежурный. И ни одного разбитого стекла, выбитой рамы – я все осмотрел. Не хотел думать, но иначе не получается – только изнутри, только свой. Каин. И никакого риска, заметьте. Даже если бы его застали: ну, зашел человек к связистам поговорить – что в этом странного? Дело казалось таким верным, что, когда не по плану пошло, пришлось давать экспромт, как в театре.
– Обязательно нужно узнать, какую телеграмму он принял последней – это прояснит дело.
Я сильно проголодался и предложил сесть в грузинской шашлычной, напротив театра Гайрабетова, перекусить и выпить кофе. Здесь были отдельные кабинеты, и можно было говорить без помех. Но Курнатовский отказался.
– Устал, не хочется опять в суете, между чужих людей. Пойдемте к нам? Поужинаем, ведь мы с вами и не обедали. Да и компания будет приятная.
Согласился я с радостью. Своего дома, по сути, у меня не было, а дом Курнатовского – одно из немногих мест, где я чувствовал себя свободно. Жил он с семьей позади большого Нового базара, рядом с собором. Когда-то дед Курнатовского построил здесь дом, как лепят гнезда ласточки, – вплотную к полуразрушенной крепостной стене, сохранившейся на спуске к реке. Стена – каменной кладки, поэтому летом в доме прохладно.
Интересный, кстати, феномен памяти. Запахи оживляют забытые картинки города как ничто другое. И сейчас, когда вокруг иной воздух, если вдруг запахнет сеном, то мне вспоминается Новый базар, вокруг которого запахи были невообразимые. Кроме сена пахнет еще и конским навозом, а потом – копченым мясом, сырой рыбой, летом и осенью – сладковато гниющими фруктами, дынями. Редкий ветер с реки смывает эти запахи, как мелкая речная зеленоватая волна. Помидоров таких, как продавали на этом базаре, я потом не видел больше нигде. Розовые, как будто мясные, и другие – мелкие, плотные, алые. Хозяйки и прислуга еще всегда берут маринованный виноград и арбузы, их я так никогда и не решился попробовать. Уже совсем по пути к дому нужно пройти рыбный ряд, так будет быстрее, где чешуя тугих чебачков и бершиков на ярком солнце блестит ярче чешуи храмового купола. Рыба плещет в чанах, и ее чистят тут же, при покупателях, выбирающих толстых лещей, набитых икрой, как кашей. Запахи базара сохранялись и в доме Курнатовского. Его жена мечтала переменить квартиру, но пока никак не выходило. В городе любят ставить везде львиные головы, а дед его украсил свой дом головами, скорее, собачьими или волчьими, и такая же голова была вырезана в самой середине деревянной входной двери. Ее нам открыла девочка-горничная, помощница кухарки.
