Мне представляются особенно важными два последних пункта доктора Таубмана: невозможно перекормить младенца, предлагая ему слишком много еды (пусть бы лучше о перекорме говорили тем матерям, что стремятся запихнуть пюре в ребенка, не желающего его есть). И невозможно избаловать ребенка, испортить его, уделяя ему слишком много внимания. Портят детей совершенно по-другому. Их портят, когда бьют, оскорбляют, насмехаются над ними и игнорируют плач. Напротив, обращая на ребенка внимание, нося его на руках, лаская, утешая, разговаривая с ним, целуя его, улыбаясь ему, мы воспитываем ребенка хорошо и очень правильно.
Не существует ни единого психического заболевания, происходящего от избытка ношения на руках, нежности и ласки. Никто не оказался в тюрьме или психиатрической больнице из-за того, что родители слишком много носили его на руках, слишком часто пели ему песенки или разрешали спать с ними вместе. А вот оказаться в тюрьме или в психиатрической больнице вследствие того, что родителей в жизни человека не было или же они издевались над ним, бросили его или презирали, — такое бывает. Тем не менее наше общество постоянно заботится о предупреждении этой существующей исключительно в фантазиях психической болезни — хронической младенческой избалованности. Вы только попробуйте вспомнить и сравнить, дорогая читательница: сколько человек напомнили вам с тех пор, как вы забеременели, о необходимости обезопасить розетки, убрать в надежное место токсичные химикаты, обзавестись автокреслом или не забыть сделать ребенку прививку от столбняка? А сколько предупредили вас, чтобы вы не брали ребенка то и дело на руки, а также чтобы не вздумали класть его в собственную кровать, а то еще привыкнет?
* * *
Lee K. The crying pattern of Korean infants and related factors. Dev Med Child Neurol. 1994; 36: 601–7.
Hunziker UA, Barr RG. Increased carrying reduces infant crying: a randomized controlled trial. Pediatrics 1986; 77: 641–8.
Taubman B. Clinical trial of the treatment of colic by modification of parent-infant interaction. Pediatrics 1984; 74: 998–1003.
Разъяснения
Теперь кто-нибудь непременно скажет, что-де доктор Гонсалес и доктор Таубман хотят закабалить несчастных матерей, заставив их весь день прыгать вокруг младенца. Это ложь. Не я велю ребенку плакать, плач начинается без всякого воздействия с моей стороны. Если ваш ребенок заплакал, найдутся те, кто скажет вам, что сделать можно только одно: выйти из комнаты и оставить его прокричаться. Поступать так, по их мнению, следует всегда: и если совет работает, и если не работает — снова и снова, день за днем.
Что же делает мать в это время? Вы думаете, она садится почитать книжку, или ложится вздремнуть, или решает пока погладить рубашки? Кто слышал когда-либо сильно плачущего ребенка — да еще и собственного! — поймет, что его мать все равно ничего осмысленного делать не сможет. Плач младенца — один из самых неприятных звуков в природе (для того он и создан, плач младенца специально таков, чтобы побуждать взрослых на него отреагировать, чтобы никто не оставался равнодушным). Бедная мать сможет только сжать зубы, уставиться на стрелки часов и выжидать положенные двадцать минут. Напротив, та мать, которой посоветовали обращать внимание на ребенка, может выбирать из пяти вариантов действий (а если вы придумаете шестой — то и прекрасно), может решить, с какого из них начать, а если один из способов не сработал и ребенок по-прежнему плачет, ей остаются другие. На самом деле один из вариантов (ребенок устал и хочет спать) можно интерпретировать как «оставить младенца в кроватке, а самой уйти». Вот только если это не сработало, мать не обязана ждать двадцать минут, чтобы извлечь ребенка из кроватки.
Порабощенная мать — это как раз та, которую заставляли оставить ребенка прокричаться, в то время как свободная мать — та, что имеет право делать то, что кажется ей наиболее подходящим для того, чтобы успокоить ребенка. Кроме того, так она добьется того, чтобы ребенок плакал все меньше.
Итак, если я оставлю ребенка прокричаться, будет ли у него травма на всю жизнь? Нет, этого я не говорил. Я не пишу о пожизненных травмах — просто о коликах. Если вы оставите ребенка поплакать — он в итоге будет плакать больше.
Дети плачут. Это нормально. Это неизбежно. Корейские, африканские — любые дети плачут, даже если носить их на руках все 24 часа в сутки. Просто в этом случае они плачут меньше. Я не говорю, что как только ребенок заплачет, надо непременно бегом бежать утешать его. Понятно, что иногда вы в этот момент в душе, или у плиты с горячей сковородкой, или заняты чем-то еще. Попробуйте тогда хотя бы поговорить с ним, посмотреть на него и улыбнуться. Если порой младенцу приходится ждать несколько минут, пока кто-то не ответит на его зов, это не конец света. Плохо только оставлять ребенка плакать в одиночестве намеренно и часто. Плохо, если вас убедил кто-то якобы знающий (родственник, соседка, врач или автор какой-то книги), что детям полезно поплакать, что брать ребенка на руки и утешать — значит портить его.
Мы, взрослые, тоже плачем, если у нас есть на то причины. Вот и с детьми всё так же. Они не плачут просто так, без причины; просто причины их плача нам часто непонятны. Представьте, что это вы плачете; у очень близкого человека случилось большое несчастье, так что вы теперь сидите дома одна и плачете. Не правда ли, это печально — страдать и не иметь никого, на кого можно опереться, от кого ожидать сочувствия? А теперь представьте, что дома вы не одна. Вон сидит ваш муж и читает книжку. Вы плачете — а он даже не поднимает глаз от книги. Или он кричит на вас: «Помолчи же наконец, я пытаюсь почитать!» Не правда ли, так даже хуже, чем плакать одной? Вдобавок к уже имеющемуся страданию вы еще и чувствуете себя отверженной и униженной. Вам кажется, что муж вас уже, видимо, не любит. Ведь если любимый человек плачет, нам не может быть все равно.
Разумеется, двухмесячный младенец знать не знает, задержалась ли мама на десять минут потому, что была очень занята, или же поступила так нарочно («Пусть подождет чуть-чуть, он должен понять, что не будут все плясать под его дудку»). Он этого не знает, но вы-то — да. Все мы склонны поступать так, как считаем правильным, даже если никто об этом не узнает.
Прорезывание зубов
Как-то одна мать сказала мне, что у ее полуторамесячной дочери лезет зубик. Так рано зубы появляются очень редко, но все-таки это бывает, так что я внимательно осмотрел малышку. «Однако я ничего не вижу.» — «Конечно нет, его еще не видно». — «А как же тогда вы узнали, что зуб лезет?» — «Ну как же, она нервничает, плачет и сосет кулачки». — «Ах, вот как! Но это же нормально, все младенцы плачут и сосут кулачки, это ничего не говорит о времени прорезывания зубов». Сцена повторялась месяц за месяцем, все этот несчастный зубик лез и лез, я уже и оспаривать это перестал. Наконец в шесть месяцев у девочки вылез первый зуб, как и у большинства ее ровесников. «Видите, доктор? Я так и знала, что зубик у нее лез!»
Согласно подробному исследованию, прорезывание зубов связано разве что с легкими симптомами, и то всего на несколько дней и у немногих младенцев. Отмечались слюнотечение, потребность кусаться, прыщики на лице (возможно, от влажности из-за слюны), некоторая раздражительность, подъем температуры на несколько десятых долей градуса непосредственно в день прорезывания (и это обнаружилось только потому, что исследователи два раза в день измеряли всем детям температуру). Большинство детей не демонстрировали никаких изменений вообще, ни один из перечисленных симптомов не возрастал больше чем на 20 % на протяжении всей фазы прорезывания, и никакой симптом или комбинация симптомов не позволяли непосредственно предугадать появление зуба. От зубов не было высокой температуры, поноса, соплей, рвоты, раздражения на попе или пробуждений по ночам.
