— Да, было такое дело, — сказал Гуров. — По поводу самого Береженникова я вот что думаю. Даже если он кому-то и передаст свой артефакт, то на безмятежный покой рассчитывать сможет вряд ли. Поэтому, на мой взгляд, ему надо опять исчезнуть, но теперь уже надолго.
— Как же это сделать?! — спросил Петр и даже округлил глаза.
— Профессору нужно получить документы на другое имя и поселиться где-то в ином месте хотя бы на ближайшие несколько лет. Но об этом из посторонних знать должны только несколько человек.
— Постой! — Теперь глаза Орлова, наоборот, сузились почти до дальневосточного формата. — Как же можно сделать человеку другие документы, чтобы, кроме нас троих, об этом вообще больше никто не знал?
Услышав это, Гуров загадочно усмехнулся.
— Варианты тут могут быть самые разные, — с непонятной многозначительностью произнес он. — Но мне так думается, что для начальника Главного управления уголовного розыска каких-либо проблем с оформлением документов, например в рамках программы защиты свидетелей, быть не должно. Не так ли?
— Ага! — с сарказмом сказал Петр. — Сам же знаешь, что даже в США, где эта система работает давно, тоже хватает всяких заморочек. У нас, с нашей бюрократией, их в разы больше. На этот счет обязательно нужно решение суда, куча всяких согласований и тому подобного. А решать вопрос с документами для Береженникова как-то по-другому, неофициально, мы не можем. Это уже, согласитесь, будет самое настоящее нарушение закона!
— Так-так-так, — язвительно протянул Станислав. — Значит, в коленочках слабоват наш генерал. Ну и хрен с ней, с этой Австралией, как сказал старшина из РВСН, обнаружив, что его бойцы слишком усердно протерли спиртом пульт управления ракетными пусками. Ладно, и без тебя обойдемся. Есть у меня на крючке один паспортист, потрясу его. Никуда не денется, состряпает. Пусть только попробует не согласиться!
— Ты чего это городишь-то?! — переполошился Орлов. — А ну-ка, отставить! Не дай бог твой фокус с паспортистом каким-то образом наружу вылезет! Нас всех тут же, в момент сожрут с потрохами. Не смей об этом и думать! Ладно уж. Попробую один вариант. Но вы уверены, что профессор захочет на это пойти?
— А куда ему еще деваться, если он уже и сам пытался залечь на дно? — тут же проговорил Лев Иванович, переглянувшись со Стасом. — Кстати, паспортов потребуется два. Ему самому и…
— Его жене? — спросил Петр.
— Не совсем.
Гуров вкратце рассказал ему историю несчастной любви Николая Береженникова и Татьяны Багряновой.
— Ох и морока мне с вами! — едва ли не простонал Орлов. — Еще один паспорт им подавай. Нужно фото этой женщины, все ее личные данные, необходимые для оформления документа. У вас это есть?
— Через пару часов все будет, — заявил Лев Иванович, невозмутимо улыбнулся и спросил: — Это не слишком поздно?
— Нет, — ответил Петр, потер кулаками глаза и в очередной раз тягостно вздохнул.
История повторного, не менее таинственного исчезновения профессора Береженникова вновь наделала много шуму. В своих официальных объяснительных на имя начальника главка, опера Гуров и Крячко сообщили, что они обнаружили данного гражданина в поселке Грушовка, в доме некоего Хрустилина Максима Викторовича, у которого тот находился в качестве гостя. Они повезли гражданина Береженникова в главк для того, чтобы взять у него показания по поводу его недавнего исчезновения.
Незадолго до этого между оперуполномоченными главка и их коллегами из Никаноровского РОВД произошел конфликт. Поэтому, опасаясь каких-либо инцидентов в пути, Гуров и Крячко повезли профессора Береженникова в столицу окольными, полевыми дорогами.
По пути гражданин Береженников попросился выйти из машины по причинам физиологического характера. Эта возможность была ему предоставлена.
Тот ушел в придорожные кусты и слишком долго не выходил оттуда. Оперуполномоченные пошли проверить, в чем дело, и обнаружили, что Береженников исчез. Они прошли по его следам около двух километров и оказались у лесного болота. Впрочем, никаких признаков того, что профессор Береженников мог утонуть в трясине, полковникам Гурову и Крячко обнаружить не удалось. Скорее всего, он куда-то ушел по тропе, идущей через болото и известной только ему.
Это происшествие необычайно окрылило как явных, так и тайных злопыхателей Гурова и Крячко. В самых разных вышестоящих кабинетах шушукались и сплетничали всякого рода всезнайки, которые считали и прикидывали, через сколько дней этих хваленых оперов выпрут с работы. Однако, к их немалому огорчению, никто и не помыслил гнать из угрозыска ни того, ни другого.
Заседание межведомственной комиссии по рассмотрению популистской, антинаучной деятельности бывшего профессора Береженникова состоялось за пару дней до того, как Лев Гуров и Мария Строева, наконец-то вернувшаяся с европейских театральных гастролей, вновь начали собираться в свою поездку на море. Гуров опять паковал дорожную сумку и одним глазом посматривал на экран телевизора, где в записи шел показ совещания представителей академической инквизиции, рассматривавшей шарлатанские подходы бывшего профессора Береженникова к исследованию проблем геронтологии.
Мария заметила на лице мужа ироничную улыбку и поинтересовалась:
— Лева, а что там вообще показывают? Идет какая-то скучная, жутко нудная заседаловка. Я вон гляжу, что сами участники этого совещания то и дело исподтишка зевают в кулачок.
Гуров усмехнулся, задернул замок своей сумки и проговорил:
— Как тебе объяснить? Граждане, негласно жирующие на гранты из-за бугра, получили заказ от своих, так сказать, кураторов сровнять с землей талантливого российского ученого, крупного специалиста по геронтологии. Да, многие идеи и методики профессора Береженникова радикально расходятся с тем, что предлагают некоторые его коллеги, которые признаны международной общественностью как корифеи этой области медицины. Статьи этих людей постоянно публикуют международные медицинские журналы, их часто цитируют, приглашают на международные семинары и симпозиумы. Правда, с ними иной раз приключаются очень нелепые казусы. Не так давно, не дожив до семидесяти, скоропостижно преставился один, как его называли, маститый геронтолог, которого незадолго до этого наградили какой-то престижной американской премией имени то ли Дюберсона, то ли Пьюперсона за большой вклад в увеличение продолжительности жизни человечества.
— Лева!.. — Судя по интонации, Мария была ошарашена тем, что сейчас услышала. — Ладно у нас, в артистической среде, не так уж и редка очень жесткая конкуренция, замешанная на зависти и ревности. Ну а что тут удивительного? Люди искусства очень эмоциональны, живут в большей мере чувствами, нежели рассудком. У вас тоже всякого хватает. Сама работа, опасная и порой жестокая, накладывает на людей свой отпечаток. Но среди ученых!.. Неужели и там творится то же самое, что и везде? Ведь большая наука, как мне думается, это мир чистых знаний, высоких отношений, логики и чисел, где не место мелким склокам и вульгарной грызне.
