— Даже фамилию его произнести не можешь? — сурово спросил я.
Димон молчал.
— И что же такого тебе пообещал Уваров взамен на Книгу?
Щеки Байкова пошли красными пятнами, а взгляд стал виноватым.
— Ну да, сказать ты не можешь… Извини, Дима, но Книга должна быть уничтожена. И я сделаю все для этого.
На этом наше общение было закончено. И судя по тому, что на следующий день с подобным виноватым и одновременно опасливым взглядом на меня стал смотреть Максимов, он тоже был в деле. Один Рамиль остался верен не только мне, но и себе. И то, почему-то кажется, исключительно из-за того, что Уваров не сделал ему предложения, от которого Рамик не смог отказаться.
Так и получилось, что я в относительно короткий срок остался практически один. Несмотря на всю признательность, мне нельзя было говорить Рамилю о занятиях вечером. И тем более о планах в отношении к книге. Но судьба, решившая, что и этого мало, ударила по больному — по кошельку.
В конце февраля на стене появился скромный листочек, повествующий одну важную вещь. Теперь ученикам было запрещено отовариваться в месяц более пяти золотых монет в схроне страшилы. В случае острой необходимости могли быть послабления, но тогда пришлось бы писать заявление на имя завуча. И после тщательной проверки (откуда у тебя взялась крупная сумма на возможную покупку) разрешалось было приобрести артефакт или ингредиент.
Иными словами, от руководства не скрылось, что кто-то стал барыжить и золотом, и соответственно, вещицами из схрона. И нам сделали ход конем. Означало это лишь самое очевидное — бизнес в том плане, в котором мы его привыкли видеть, умрет. Теперь производство снизится максимум до одного качественного амулета в месяц или двух посредственных.
Именно в этом, подавленном настроении я пришел на тренировку к Петровичу. Бедняга аралез, мрачно смотревший на причину своего заточения в школе, за последнее время заметно располнел. Оно и понятно, крылья ему подрезают, держат на привязи, кормят на убой. Петрович в очередной раз повторил вводные слова про «нельзя бояться», «покажи силу в каждом движении», и спустил пса.
Крылатый волкодав преодолел половину расстояния до меня и замер, подозрительно обнюхивая воздух. Я запоздало понял, что не попытался закрыть лицо руками, как обычно, а так и остался стоять, показывая голые ладони. Усталость и плохое настроение переключили на нужный лад, каким-то образом обесточив режим самосохранения. Пришлось даже несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы не задрожать перед аралезом.
— Замечательно, у тебя начало получаться, — отозвал пса Петрович. — Теперь просто повторяй то же самое.
Легко сказать. Первый раз все произошло случайно. Однако едва волкодав остался без привязи, то снова замер на полпути, щерясь и утробно рыча. Но на меня почему-то подобное поведение больше не производило должного впечатления. К пятому разу, помня слова Петровича, я и вовсе сам двинулся навстречу. Медленно, не сводя взгляда с бледно-желтых глаз. И аралезу это явно пришлось не по душе.
Правда, мне вдруг стало совершенно неинтересно, что должно нравиться этому псу-переростку. Надо было его подчинить. Рука, наполненная силой, неторопливо потянулась к голове зверюги и под неодобрительным взглядом легла сверху, на мягкую густую шерсть. Наша магическая энергия схлестнулась, словно теплое и холодное океанское течение. Секунда, другая и… аралез сначала жалобно заскулил и завилял хвостом.
А на следующий день меня ждал сюрприз. Волкодава не было, как и самого Петровича. По школьным заветам немощных, я прождал пятнадцать минут и отправился домой. Учитель же появился только через два дня, с новым питомцем — ногаем.
Я глядел на острый клюв, слабо выраженные крылья, четыре лапы и думал, что аралез не такой уж и плохой вариант. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, ногай оказалась существом проворным и, к сожалению, злым. Недоптица почти доскакала до меня, разинув клюв, чтобы вонзить его в нежнейшее, как она, наверное, думала, мясо. Вот только я отступать не собирался. Лишь набычился, готовый применить силу на защитные или стихийные заклинания. И ногай дрогнул.
Он не остался стоять подобно аралезу, а драпанул обратно в клетку, обиженно клекоча что-то Петровичу. Но мне этого было мало. Со следующим заходом я четко обозначил свое намерение, направив силу так, чтобы птица поняла — она должна остаться на месте. И надо же, сработало. Ногай испуганно вжал голову и смотрел, как я подхожу. Только на этот раз я остановился метрах в двух, решив не рисковать почем зря. К тому же, я где-то читал, что в перьях птиц могут жить какие-то то ли насекомые, то ли паразиты. Гладить такую себе дороже.
— Молодец, ногаи не любят тактильный контакт. Могут укусить, — похвалил Петрович. А после окончания занятия опять пропал. Хорошо, что только на день.
Зато к концу недели меня ждал самый настоящий черт. И это было странно. Мы вроде определились, что работает только с неразумными существами. А рогатый, насколько помню, относился к другой классификации. К тому же вел себя не как животное. Он то и дело заискивающе смотрел на Петровича, потом переводил взгляд на меня и щелкал хвостом будто кнутом, видимо, распаляя себя.
Однако к этому моменту произошло самое важное. Страх ушел окончательно. Я понимал, что рано или поздно добьюсь своего. Черт склонит голову, может даже, падет ниц, это уж, как захочу. Стало казаться, что я чувствую его страх и ненависть. И первая же попытка увенчалась успехом. Черт, скуля, как побитая шавка, приблизился ко мне, глядя снизу вверх и словно ожидая побоев. Я сделал несколько шагов, не ослабляя концентрации и наблюдая, как полуразумное существо двигается вслед за мной. Боится, злится и прыгает на своих копытцах.
— Замечательно, — прозвучал голос откуда-то сбоку.
Я ослабил хватку и черт тут же бросился на меня, оцарапав мне лицо. Больше никаких гадостей он сделать не успел, потому что отлетел в сторону. Якут знал толк в телекинезе. Даже смазанная концовка не смутила наставника.
— Ты готов.
Петрович отрицательно замотал головой и стал бормотать бессвязные слова со скоростью смертника, пытавшегося рассказать всю свою жизнь за минуту. Якуту пришлось взять его за плечи, как маленького ребенка и начать что-то шептать на ухо.
— Он не готов, он не справится, — бормотал Петрович. — Нужна еще практика, в Академии на это уходит целый курс.
— У нас нет времени, совсем, — пытался объяснить ему Якут. — Теневик должен привыкнуть к Максиму.
— Он не сможет. Не настолько силен, — не верил в меня Петрович. — Теневик сломает его.
Я одним повелительным жестом заставил приблизиться черта, который уже оклемался и приказал ему кинуться наутек. Без слов, просто подумал: «Было бы неплохо, приятель, чтобы ты удрал». И тот сиганул к лесу так, что только копыта в лунном свете засверкали. А спорящие собеседники внезапно замолчали. На этом мое обучение у Петровича было закончено.
Начало марта не принесло ничего, кроме холодного пронизывающего ветра и обильного снега, безбожно засыпающего Терново. Будто погода пыталась укрыть его от внешних угроз.
