– На той самой. Ладно бы взял в жены девушку благородных кровей, кого-то, равного нам по статусу и уровню образования, а тут… дочь торгаша, нечёсаная, в порядок не приведённая. Да и сам он был одет неподобающе. Весь в отца пошёл. Но он у меня ещё узнает… Три шкуры спущу, за всё ответит.
– Пожалей его, папочка, – Лачтна спрыгнула со стола и снова прильнула к отцу. Поцеловала в редеющую макушку и крепко обняла. – Он мне очень дорог.
Квирл отстранился от дочери и недоуменно уставился на неё.
– Это что ещё за ветреное настроение? То он нужен, и ты бежишь за него замуж; то не нужен, и ты строчишь на него кляузные письма; теперь опять нужен, и ты просишь меня закрыть глаза на все его нарушения устава?
Теперь настал черед Лачтны удивляться.
– Какие письма?
Оба смотрели друг на друга так, будто первый раз виделись, но во взгляде Квирла проскальзывало раздражение, а во взгляде Лачтны – растерянность. Оба были уже готовы взорваться объяснениями, обвинениями и выяснениями отношений, как в дверь манерно постучали, и в кабинет вошёл Галвин. Подтянутый, одетый с иголочки, в белых перчатках и белом камзоле, он мог бы легко сойти за своего в компании лордов и леди, если бы был им представлен как сын или племянник Раверинуса Квирла, а не как его лакей.
– Мышь вернулась, милорд, – произнёс Галвин, поднял руку и разжал кулак. На ладони сидела та самая белая мышка, чесала лапками носик и пробовала воздух на запах сыра или сушёного хлеба.
– И какие вести? – Квирл сгорал от любопытства.
– Как мы и предполагали, брак – сплошная фикция. А ещё Тайернак уехал из замка сразу после нашего отбытия и до сих пор не вернулся.
– Прямо бальзам на душу, – протянул Квирл, вставая с кресла. – Разошли письма членам Совета, Галвин. Всем уважаемым магистрам. Экстренное совещание. Явиться должны все, невзирая, хромы ли, больны или даже при смерти.
– Совет соберется к клубе, милорд?
– Нет. Здесь. На Зелёном холме. И особое приглашение отправь Тайернаку. А лучше два – одно он обязательно потеряет, у него дворецкий ни к чёрту.
– А что делать с мышью?
– Пусть бежит обратно в Штормовой замок и ползает по комнатам, следит за всем, что там происходит. Больше меня сегодня не беспокой, мне нужно подготовиться к собранию Совета.
Раверинус застегнул пуговицы камзола и направился к выходу.
– Но я хочу знать про те письма! – путаясь в юбках, Лачтна бросилась к отцу.
– Письма, – Квирл равнодушно пожал плечами, – мне всё равно, кто их писал. И жаль, что не ты. Я уж было решил, моя дочь взялась за ум. В любом случае, кто бы ни был их автором, он мне сильно помог.
Расстроенная, Лачтна рухнула в кресло, где ранее сидел верховный маг, и откинулась на мягкую спинку. Уставилась в потолок, а затем закрыла глаза и слушала только стук каблуков сапог отца, с каждой секундой становившийся всё глуше и глуше. Наконец, и он затих.
– Я могу вам чем-то помочь?
Голос принадлежал Галвину. Открыв глаза, Лачтна раздраженно посмотрела на слугу – ему полагалось давно уйти, а он топтался рядом, еще и чайник с остывшим чаем взял.
– Выпейте, – Галвин вылил остатки травяного отвара в чашку, достал из кармана пузырёк с розовыми лепестками, откупорил и бросил два в прохладную воду. Поверхность зашлась пузырьками, а комната наполнилась ароматом чайной розы. – Поднимет настроение.
Рука в белой перчатке протянула чашку. Лачтна взяла её – ту самую, из которой всегда пил отец, отставила на ручку кресла, резким движением стянула перчатку с руки слуги и впилась взглядом в ладонь.
– Надо же… – разочарованно протянула она, – я и не думала, что так бывает…
Галвин промолчал, взял перчатку, надел, поправил ткань на каждом пальце.
– Я решил, что будущее знать вредно.
– Но чтобы ни одной линии… Но я могу и карты раскинуть, – Лачтна сунула руку в карман юбки и нащупала там колоду.
– Моя жизнь не стоит вашего внимания и времени, миледи. Простите.
Галвин поспешил откланяться и оставить дочь хозяина одну.
Сидя в кресле, фривольно закинув ногу на ногу, Лачтна медленно потягивала чай, в котором теперь вместо чабреца и лимонника царствовала роскошная роза. Рука всё же не удержалась и вытянула из кармана колоду. Пальцы подцепили первую попавшуюся карту, вытащили и перевернули картинкой вверх. Выпал волк.
***
Звёздный феникс был весь в огне: с широких крыльев летели искры, из разинутого клюва вырывалось пламя, хвост горел, а перья плавились и превращались в янтарную кашу. И в один миг всё взорвалось. Мириадами золотых, оранжевых и алых звёзд зажглось небо, а смотревшие ввысь люди крепко зажмурились. И когда всё погасло, то сквозь небесную черноту проступил новый феникс: бледный, с жёлтым хохолком, нерешительный и крохотный.
Смотреть, как сгорает и возрождается сказочная птица, любили все. Если не спали, то высовывались из окон домов или высыпали на улицу. Вот и этот день исключением не стал. Даже партию в «летающего джокера» пришлось отложить, чтобы завсегдатаи «Малинового туза», как один вывалившиеся из душного помещения на морозный воздух, смогли по достоинству оценить пафосную красоту небесного чуда. А когда вернулись, то их ждал горячий пунш. Не бесплатный, но аромат пряной гвоздики так дразнил, что ничего не пожалеешь и купишь кружку: и онемевшие на сыром морозе пальцы согреет, и горло продерёт. А там, глядишь, найдутся силы пульнуть партейку-другую, и, может, даже получится отыграться.
– Новенький, – лысый раздавала поприветствовал вынырнувшего из темноты душного коридора Флинна и кивнул в сторону длинного стола, где метали «даму – два валета».
Хозяин заведения всегда выходил в зал именно в это время. Самый длинный час в сутках – час волка – занимал почти половину ночи и соседствовал с одной стороны с часом куницы, с другой – с часом полевой мыши. Последней повезло больше, чем следующему за ней часу комара, который и вовсе длился всего три удара сердца*. Но даже за эти три удара люди, родившиеся в столь непродолжительный и писклявый час, успевали наделать пакостей не меньше, чем комар – напиться крови.
Но Флинн любил час волка вовсе не из-за его длительности. Было в этом отрезке ночи нечто загадочное, роковое, заманивающее в пучину страсти и азарта. Нечто, что нельзя было пощупать или вдохнуть, но можно было испробовать на себе, предварительно залив внутрь добрую порцию пунша.
– Не вижу, – отрывисто ответил Флинн и хлопнул кружку горячительного.
– Да вон же. Первую ставку сделал. Рядом с пьяным краснощёким толстяком. В тёмно-синем камзоле с рубином на пальце.
– Рубин что надо, – хищно облизнулся Флинн. – Прощупай его: кто такой, откуда про нас знает...
– Знает от Ланса Сайнорта. Помните такого белобрысенького, что у принца Мартана на побегушках был? Принц его выгнал, теперь он к нам нового господина привел семейные бриллианты проигрывать.
