– Платье забыла. Но к Лавиндерам можно и голышом выйти – не обидятся.
Двадцать две неудачные попытки варки эликсира за последние четыре дня огорчали; мех, сунутый златовласой Шелой, и разговоры Максимилиана об чумазом носе досаждали; неприятная смесь ароматов, исходящая от Тайернака, коробила, но всё это, вместе взятое, меркло на фоне слов Эйгона, равнодушно брошенных и возмутивших Арлину до глубины души.
Измазанные в глине сапоги слетели с ног и отправились к камзолу и рубашке. Пояс был размотан: оставалось расстегнуть последнюю, скрытую от глаз пуговицу, как перед Тайернаком выросла худенькая тень. Пальцы застыли на застёжке, не торопясь с решающим движением. Помятое лицо было бледным и вытянутым, на потрескавшихся губах оставались черноватые пятна от чрезмерного количества выпитого вина, а во взгляде покрасневших глаз читались адресованные стоявшей напротив Арлине вопрос и раздражение.
– Говорите, ваши гости не обидятся? – усмехнулась девушка, крепко придерживая полотенце на груди. Руки вцепились мёртвой хваткой в единственную, прикрывавшую не до конца обсохшее тело ткань; девушка старалась скрыть волнение, но голос предательски дрожал. А ещё в нем улавливались грусть и горечь. – Что-то я не заметила в них сочувствия к замарашке-служанке, за которую они меня приняли? Не разглядела ни капельки уважения или просто человеческого интереса. Лишь величавую гордость и высокомерный взгляд, и…
Эйгон не дал договорить: одной рукой схватил Арлину за талию и притянул к себе; другой – зарылся в её влажные волосы, пахнущие календулой и крапивой.
– Отпустите, – заметалась девушка, но Тайернак и не думал настаивать и добиваться своего. Он просто не разнимал объятий, но и продолжения не следовало. Зато ледяным ливнем в разгар жаркого дня обрушились на Арлину его слова: жёсткие, колючие, как четырёхдневная щетина на его подбородке, но до боли правдивые.
– А ты чем лучше? Вспомни нашу первую встречу на площади... нашу ночную беседу у цыганки... наш путь в Смоляные горы… Кем я был для тебя? Нищим старикашкой, на которого без содрогания не взглянешь? Тебе были в тягость разговоры со мной, ты брезговала меня касаться, ты терпела меня лишь потому, что надеялась купить спасение для своего принца. И что теперь? Узнав, что без меня никак, ты и в постель со мной ляжешь, лишь бы получить своё.
– Не лягу, – змеей прошипела Арлина, пытаясь разомкнуть пальцы, вцепившиеся в её тело. Полотенце спасало плохо: на утро в тех местах останутся синяки.
– Со мной – нет, – издевался Тайернак, – а со стариком – заставлю. С тем, кого ты чуралась всё это время. Или ты забыла о моём втором облике, стоит луне выйти из часа волка?
– Вы пьяны, – пролепетала Арлина, бледнея.
– И это правда, – Эйгон тяжело дышал. – Вино было дерьмо и до сих пор не выветрилось.
– Вы пьяны, а я должна терпеть ваши бессвязные речи? Мне… противно! – Арлина сжала кулачки и ударила ими в грудь Тайернака. – Идите дышите на ухо своей невесте, которая заждалась вас наверху, а меня оставьте, наконец, в покое!
– Какой ещё, к болотным мухам, невесте?
– Заносчивой и, как статуя, холодной, а ещё ни капельки не красивой! Мадам Потаж мне все уши прожужжала, какая Шела Лавиндер – писаная красавица и душка.
Глаза Тайернака хитро заблестели.
– Наиграюсь с тобой и займусь Шелой. Она уж точно против не будет.
– Идите прямо сейчас, – подначивала Арлина, – прямо в таком виде, в каком меня домогаетесь. Сами сказали, Лавиндеры не обидятся.
– Вначале запретный плод, – прошептал Эйгон, наклоняясь к девушке и касаясь обветренными губами губ мягких и влажных, горячих, как огонь, и сладких, словно мёд.
– Я не яблоко, – процедила Арлина, упёрлась ладонями в грудь Тайернака и отвернулась.
Шершавки на его губах пришлись на нежную кожу щеки, а чувствительные подушечки её пальцев нащупали сухие полоски на горячем упругом теле. Мелкие царапинки, свежие, но уже затянувшиеся, которые могут оставить только шаловливые крошечные грызуны или женщины, чьи ногти неровно стрижены и часто ярко крашены. Женщины, что продают себя и свои ласки и встречаются в тех местах, где сладкие запахи духов умело сочетаются с винным угаром и дешёвым табаком. Картинка в голове сложилась в ту же секунду.
– Бабник!
Звонкая пощечина, за ней вторая и уже по второй щеке, и третья – в этот раз по первой. Была бы и четвёртая, но Эйгон подхватил Арлину на руки и прямо в полотенце погрузил в ещё не остывшую ванну. Последняя пуговица на поясе отскочила, Эйгон переступил через остатки соскользнувшей вниз одежды и шагнул в горячую воду, которая, ещё не успокоившись, вновь всколыхнулась и полилась через край купели прямо на пол. Зашипели раскалённые камни.
Властные горячие губы впились в нежные, дрожащие от неведомого ранее волнения и столь манящие; нетерпеливый язык смело и бесцеремонно проник в рот, и Арлина внезапно для самой себя... уступила его напору. Секундное смятение сменилось горячей волной восторга; тонкие руки обвились вокруг сильной шеи, пальцы зарылись в белые засаленные волосы, а сердце затрепетало, когда потяжелевшее от воды полотенце было сдернуто и брошено к ногам на дно.
Его руки беспорядочно блуждали по её телу: касания были то нежные и едва ощутимые, почти кончиками пальцев, незаметные и дразнящие, то грубые и наглые, будто голодный волк дорвался до добычи и, не насытившись, не собирался останавливаться. Его губы обжигали сильнее пламени: с шеи скользнули на набухшую грудь, захватили розовый сосок и отдали во власть всё того же жадного языка, дерзкого и не знающего стыда.
Легкий стон сорвался с полуоткрытых губ Арлины, а Эйгон, оторвавшись от возбужденного бугорка, осторожно отодвинул упавшую на лицо девушки прядь мокрых волос и прошептал:
– Люблю тебя.
В его взгляде мелькнула такая незнакомая, нехарактерная для него, всегда такого самоуверенного и непреклонного, нежность, что Арлина не удержалась, закрыла глаза, предвкушая новую волну наслаждения, и первая потянулась к его губам.
Они были почти одним целым: их языки сплелись, а тела были настолько близко друг к другу, что оставалось лишь решиться и перейти последнюю грань или не думать ни о чём, отдаться во власть чувствам, и та самая преграда преодолеется сама собой.
Его рука нырнула под воду: пальцы коснулись живота девушки, очертили небольшой круг, дразня и распаляя страсть, спустились ниже и раздвинули бёдра. Арлина вскрикнула, распахнула глаза, но тут же встретилась с ласковым и мягким взглядом Эйгона, который смотрел на неё и ловил каждое вздрагивание влажных от пара и возбуждения ресниц. Свет от вставленных в стены свечей преломился и ударил прямо в бриллиант, снятый вместе с защитным серебряным колечком перед купанием и оставленный на стуле у купели. Розовый камень заискрился и ослепил Арлину, напоминая об Озёрном крае, Мартане и желанном браке. В ту же секунду щёки стали пунцовыми от стыда, сердце – тяжёлым от чувства измены, а в мыслях вертелось лишь одно: «ещё бы немного, и...»
