- Это не может случиться со мной! С кем угодно, только не со мной! – он зло сморщился, поправляя в шейном платке длинную, похожу на шило, серебряную булавку с навершием в форме серпа, и выскочил на улицу.
Глава 2. Скандальное происшествие в Яхт-клубе
Шум улицы оглушал после чинной тишины бабушкиного дома. Выстроенный еще во времена Петра Даждьбожича, некогда тихий особняк словно накрыло разросшимся городом, теперь мимо окон катили коляски, деловито торопились чиновники, покрикивали уличные разносчики. Придирчивым взглядом Митя окинул поджидающие седоков пролетки. Если бы отец умел жить, могли бы иметь собственный выезд, как все достойные люди, а не позориться в наемном экипаже.
- Не извольте беспокоиться, молодой барин, лошадка сытая, вмиг домчу! – кучер распахнул дверцу пролетки.
Митя вскочил на подножку… и замер, пристально глядя на выезжающий из-за поворота черный фургон. Лошадь, вроде бы гладкая и ухоженная, копыта переставляла еле-еле, шкура ее непрерывно подрагивала, точно лошадь тряслась от страха, с боков то и дело падали хлопья пены. Широкие наглазники закрывали голову лошади почти целиком, так что кучера на козлах не было – человек в длинном, до пят, кожаном плаще, вел коняшку под уздцы. Четверка городовых, тоже в глухих плащах поверх мундиров, придерживая сабли, шагали по обеим сторонам фургона. Они старались держаться солидно, но заметно было, что подходить к фургону близко опасаются. И только вездесущие мальчишки бежали следом и глаза их горели отчаянным, жадным ожиданием.
Стук-стук копыта, скрип-скрип колеса, дзонг-дзонг сапоги по булыжной мостовой… Неумолчный шум питерской улицы точно подушкой придавило – на пути черной кареты он стихал, чтобы возобновиться как ни в чем не бывало, стоило той проехать. Тянувший лошадь за узду господин в плаще неторопливо шел мимо…
Митя невольно потянул носом воздух… От черной кареты несло смрадом разрытой земли, гнили и мертвячины. Карета поравнялась с пролеткой, в которой стоял Митя и…
Бабах!
Изнутри ударило в стену – карета резко качнулась. Ба-бах, бах, бара-бах! – снова замолотили: в стены, в крышу фургона, в заднюю дверь… Банг-банг-банг! Удары сыпались один за другим и…
Трах!
С треском вылетела сломанная доска. В дыру высунулась рука: иссини-бледная, будто обескровленная, изъеденная глубокими черными язвами в бледной плоти. Кривые когти заскребли по задней стенке фургона.
Мальчишки восторженно засвистели, подскочивший городовой заорал, выхватил шашку из ножен и… с размаху рубанула по шарящей руке.
Хрясь!
Отрубленная кисть упала на мостовую и задергалась, когтистые пальцы продолжали сгибаться и разгибаться. Городовой наколол ее на кончик шашки и забросил внутрь фургона. Там стихло, а потом донеслось глухое ворчание и, кажется, чавканье.
- Ты видáл? Нет, ты видáл, Санёк? – совсем рядом вопили мальчишки. - А ну, робяты, пошукайте по мостовой, может, хоть палец отвалился? – аж трясясь от возбуждения они принялись шарить там, где только что валялась отрубленная рука.
- Пошли вон, пострелята! – извозчик замахнулся кнутом, мальчишки брызнули в стороны и снова помчались вдогонку неторопливо удаляющемуся фургону.
- На Петербургской стороне стервеца
[3] поймали, барин. – извозчик погладил мелко дрожащую кобылу. – Говорят, пятеро охотников ловили, так он четверых искусал, а уж простых людёв загрыз и вовсе без счета! Даже барышень. – подумал и добавил. - Трех, приличных. Только зонтики от них и пооставались кружевные.
- Не охотников, а сотрудников Департамента полиции по стервозным и нечистым делам. – проворчал Митя. – И никого мертвяк не загрыз, разве что пару апашей из «рощинских»
[4] покусать успел. – рассеянно обронил в ответ Митя.
- Вам виднее, молодой барин… - с едва заметной насмешкой откликнулся извозчик. - А я как слыхал – так и рассказываю.
Четверо искусанных Кровных и барышни, съеденные до зонтиков, ему явно нравились больше пары мелких питерских бандитов.
- А ежели и так? – запальчиво продолжал «ванька»
[5]. – Впятером на одного стервеца! Разве ж такие охотники… то есть, сотрудники… стервозные… в прежние времена-то были? В одиночку на цельное кладбище хаживали! Да в ту пору никто об таком и не слыхивал, чтоб мертвяки по городу шастали. Лежали себе смирнёхонько! Некоторые не шибко грамотные ходячих мертвяков за сказки почитали. - извозчик пару раз важно кивнул, точно как его лошадь.
- Мертвяки лежали смирнёхонько, а охотники по целому кладбищу упокоивали. – меланхолично повторил Митя.
«Ванька» на миг смутился… и тут же нашелся:
- Так потому и лежали! Другой, может, и хотел бы вылезти – а боязно! А теперича что недели ловят: то на Выборгской, то на Васильевском, а то и вовсе… - он понизил голос. – На Дворцовой! Один такой на Александровский столп влезть пытался!
- К фрейлинам в спальню заглянуть? – хмыкнул Митя – и гораздо же простонародье глупости выдумывать.
- А вот я погляжу, как вы пошутите, барин, когда они прямиком на Невском учнут поживу искать! – обиделся извозчик. – Потому как слабеет Кровная Сила, как есть слабеет!
- Ты говори, да не заговаривайся. – негромко буркнул Митя.
- И правда, что это я! – опомнился мужик. – Извиняйте, барин, все по дурости, да со страху – экое ведь чудище повезли! Куда изволите?
- На Большую Морскую, в Яхт-клуб! – Митя повысил голос, в надежде, что сказанный им адрес расслышит не только извозчик, но и юная барышня в сопровождении гувернантки.
- На лодочках, стал-быть, плаваете? – льстиво осклабился извозчик. – Дело хорошее…
- Погоняй, любезнейший. – сквозь зубы процедил Митя. Стоит ли ждать от вчерашнего деревенского мужика понимания, что такое… Яхт-клуб! Даже в мыслях это слово произносилось с благоговейным придыханием. Члены Яхт-клуба не водили яхт, они, как сказывал Мите младший князь Волконский (пусть не лично ему, но он сам, своими ушами слышал эти слова, так можно сказать, что и ему)… Так вот, как метко заметил князь: «Члены Яхт-клуба ведут корабль политической жизни империи меж бурных рифов». На Большой Морской решались дела правления, налогов и акцизов, мира и войны, железнодорожных концессий и строительства флотов, создавались и рушились карьеры. Могло ли быть иначе, если одних Великих Князей в клубе почти столько же, сколько во всей императорской фамилии, а именно – двенадцать. А уж министров и сановников двора и вовсе без счета. А этот сиволапый… «ло-о-одочки»!
Особенно неприятно в мужицкой глупости было, что именно на «лодочках» и строился уже полгода как разыгрываемый Митей хитрый план по проникновению в эту святая святых.
