«Не у меня самые большие проблемы с родителем!» - только и смог подумать Митя.
Остальные трое домочадцев Бабайко шарахнулись прочь, в ужасе глядя на лавочника в шитой рубахе и шевиотовом пиджаке, ставшем вдруг страшным как тот самый бабайка, что караулит детишек под кроватями.
Пальцы Бабайко скрючились, как когти:
- Нате вам! – проорал он. – Плоть и кровь свою отдаю! Пейте! Только убейте его! – он ткнул коротким волосатым пальцем в Митю. – Убейте!
Родная кровь… высшая жертва… Но кому? Не мертвякам же!
«Тому, кто этих мертвецов поднял!» - пришла мысль, странно спокойная для впервые шевельнувшегося в душе ледяного ужаса.
Глава 44. Последняя искра
- Пришли навы зубатые за малыми ребятами… - уже знакомый шепот детских голосов зашелестел по подворью.
Солнечный свет вдруг пригас, точно подернувшись пеплом, вокруг заплясали серые тени.
Выломанные мертвецами ворота взлетели в воздух. Словно подхваченные невидимой рукой тяжеленные створки встали в пустой проем… зазор между ними с треском схлопнулся, будто, лязгнув зубами, захлопнулась жадная пасть. Половинка попавшего меж створками скелета свалилась на двор и задергалась, по-насекомьи перебирая костяными конечностями.
Из-за забора донесся крик:
- Митя! Там остался Митька! – и что-то с грохотом обрушилось на ворота. Створки даже не качнулись.
Лапища паро-бота появилась над забором, зацепилась ковшом за край…
Забор рванул вверх. Ленты серого марева покачивались, как водоросли в воде, и тянулись все выше… выше… Доносящиеся из-за забора звуки отсекло как взмахом ножа… От навалившейся тишины остро заболели уши. Митя провел ладонью – и с удивлением уставился на покрытые кровью пальцы. Мир исчез, осталось лишь дымное кольцо стен да пятно ярко-голубого неба над головой.
Митю прохватило холодом, таким леденящим, что казалось – прикоснись сейчас к уху, и оно отвалится розово-голубой льдинкой. Они возникли рядом: те двое, мальчик и девочка. Все тоже странное сочетание простецких курносых носов с пухлыми, как у чернокожих арапов, губами, и окутывающее нескладные детские фигурки свечение, мерцающее в сгущающемся вокруг сером сумраке. Их головы прижимались виском к виску, и если бы не неподвижные, чеканно-невозмутимые лица, казалось бы, что детишки смотрят с любопытством.
- Жрите его! Жрите, навьи твари! – взвизгнул от колодца Бабайко – голос его доносился приглушенно, как через подушку.
Детишки медленно развернулись – как в танце, все также не отрывая друг от друга склоненных голов. Лавочник судорожно заперхла, точно пытаясь вырвать вдавленный в горло кляп. Детишки также медленно повернулись к Мите – от пристальных взглядов сквозь зашитые веки у него волосы на голове шевельнулись.
- Чужой… чужой-чужой-чужой… - прошелестели детские голоса. Губы детишек не двигались, но шепот сочился, точно дождевая взвесь пропитывая воздух. – Здесь-здесь-здесь…
- Что, стишки закончились? – Митя оскалился не хуже навов. – Почитали бы что-нибудь новенькое, господина Тютчева, к примеру: «До пят в крови мы бьемся с мертвецами, воскресшими для новых похорон». – и не дожидаясь ответа, ринулся на них. – И я вас похороню! Чтоб не смели тянуть свои плебейские ручонки к владениям моей Бабушки! – и с размаху всадил посеребренную булавку в лунное мерцание вокруг детских фигурок…
…И отлетел прочь, чуть не свалившись в открытый колодец. Уцепился за сруб, стремительно повернулся…
- Это наши владения! - отлетевшие друг от друга, словно подхваченные ветром листья, детишки стягивались обратно, как стягивается пружина. Висок снова прижался к виску. – Она не смеет сюда лезть. Тут все наше! Наши люди! Наша земля! Наше-наше-наше… Кто с нами не жил, кто нам не служил, тех закусаем-закусаем-закусаем!
Чудовищный визг располосовал воздух. Сквозь кровавую пелену в глазах Митя успел увидеть несущиеся на него прозрачные лица и отчаянно полоснул булавкой.
От звенящего вопля взрывалась голова. Бледные детские лица завертелись сплошной каруселью, и Митя сделал единственное, что оставалось – бросился вперед. Прыжок! Посеребренное лезвие чиркнуло поперек лица девочки… глубокая черная борозда развалила ее щеку надвое… и точно такая же рана мгновенно перепахала щеку мальчишке.
Они завизжали вместе, разом, в один голос, так что Митя схватился за голову, чувствуя, что кости черепа не выдержат этого вопля.
Тело убитого Бабайко сына содрогнулось… и начало медленно приподниматься, точно его тащила за шиворот невидимая рука. Покойник рывками, как марионетка, поднял руки, неловко ухватился за торчащий над ключицей нож… и выдернул его. Густая темная кровь потекла из раны медлительной струей… прямо в воздухе скручиваясь в тонкий темно-бордовый жгут – и этот жгут потянулся к парочке жутких детишек, точно к месту, где их головы соприкасались висками. Жгут запульсировал, гоня темную кровь, как шланг в автоматоне.
Раны на щеках детишек закрылись, как и не было, и тут же взвыл ветер. Завертелся в ограде, колотясь об стены как попавший в ловушку зверь, подхватил кости мертвяков и кинул их в Митю. Тот уклонился от летящей навстречу решетки ребер, увернулся от черепа… и получил по лицу толстой бедренной костью – острый обломок вспорол ему щеку. Сквозь вихрь донесся мстительный двухголосый хохот. Вынырнувший из вихря гибкий костяк оплел ноги, дернул… Митя плашмя рухнул наземь… и стал погружаться в утоптанную землю как в болото.
"Что это… Что? – отчаянно метались мысли. – Ветер… Земля… Для такого нужен хоть один Стрибожич… и Симарглыч… и Даныч-водник…»
Он яростно рванулся, пытаясь выдернуть из чавкающей жижи вязнущие ладони – стало еще хуже. Новоявленное болото с жадным причмокиванием засасывало его. Черная жижа вскипела у самого лица и начала неумолимо подниматься.
Тела… Скелеты, обломки, остатки – единственное, к чему он может обратиться! Живой мир стоит на смерти: людских костях, ушедших в землю так глубоко, что и не найти, легших в нее так давно, что и не вспомнить. Но дозваться… дозваться можно, если ты, конечно… Неважно. Не делал никогда, но сейчас должно получиться. Митя напрягся: сейчас, вот сейчас… словно плот в бурном море, древние кости и прах всплывут сквозь растекающуюся в болото землю и поднимут его над чавкающей трясиной…
Всплыли. Два скелета – от одного лишь торс с руками, другой с одной ногой, но без головы – подтянувшись, выбрались из земли… и навалились на Митю, вдавливая его в булькающую жижу. Перемешанная с водой земля хлынула ему в горло.
Сверху донесся пронзительный клекот… черное и крылатое рухнуло Мите на спину. Ледяные даже сквозь сюртук пальцы ухватили его под мышки – и дернули вверх. Ему показалось, что сейчас его разорвет пополам – трясина не желала отпускать, а его все тянули и тянули. Чвяк! Жижа булькнула и его выплюнуло вверх. Он взвился в воздух… и пряди длинных, тускло-рыжих волос хлестнули его по лицу. Черные крылья ударили воздух и сомкнулись над головой.
