Пока нехитрый ужин готовили и собирали, я чуть ли не считал лучи: не отпускала тревога за Катарин. На удивление сильная, выкручивающая. Я скользил взглядом по тесному помещению, выстукивал пальцами дробь по стойке. Не узнавал себя.
Немного расслабился, только когда короба попали ко мне в руки.
Еда была простой, но сытной: рис и овощи, какие-то лепешки, сочное, но нежирное мясо пустынных лис. Я сунул нос в каждый глиняный короб, во флягу, наполненную трактирщиком соком… чего-то там и вернулся в дом.
Катарин по-прежнему сидела на столе с закрытыми глазами, казалась спящей. Но, стоило мне войти, повернула голову в мою сторону, осторожно спустилась. Ее заметно пошатывало, но на скулы вернулся легкий румянец, взгляд стал более сосредоточенным.
- У меня есть еще несколько накопителей, - я поддержал теневую за талию, прижимая к себе.
- В них нет необходимости, - покачала головой Равен. – Надо просто поесть. Некромантия отнимает у меня скорее физические силы, чем какие-то еще.
Она не пробовала отстраниться, отодвинуться. Шла вместе со мной в соседнюю комнату, служившую когда-то одновременно и гостиной, и спальней хозяев, и дух грани знает чем еще. Пустое сейчас помещение отзывалось легким эхо на наши шаги, шорох одежды, дыхание. Руки Равен были все еще в крови, очень холодными.
Я расстелил на полу один из собственных плащей, выудив его из пространственного мешка, обрадовался, что удалось найти тот, что подбит мехом. Зажег пару светляков, опустив их как можно ближе к полу, чтобы они не бросали блики в заколоченные окна, помог Равен сесть.
- Позволите? – указал кивком головы на ладони девушки.
- У меня нет выбора, - усмехнулась она.
Я взял тонкие пальцы, ладони полностью скрылись под моими руками. Короткое плетение, и кровь исчезла, оставляя чистую, белоснежную кожу.
- Спасибо, - проговорила Знающая. Вдруг стала робкой и тихой, смотрела на меня непонятно, скользила взглядом по лицу: глазам, скулам, губам. Сейчас стала совсем как Анна, будто вернулась на несколько мгновений в прошлое, возвращая туда и меня.
Странно заныло, заскреблось что-то колюче-острое внутри.
Не знаю, сколько мы смотрели так друг на друга, но в какой-то момент я все же нашел в себе силы отвести взгляд и заняться едой.
На нехитрый ужин Катарин набросилась с жадностью оголодавшего пленника, но хоть и ела быстро и торопливо, все же делала это аккуратно. А когда утолила первый голод, когда в ее коробе осталось чуть меньше половины, повернула ко мне голову, снова посмотрела так, будто душу из меня вытаскивала, будто видела насквозь, заставляя чувствовать себя мерзко: глупым обманщиком, неловким мальчишкой, потерявшим когда-то давно гораздо больше, чем просто собственную жизнь.
- Спрашивайте, Крайдан, - легко улыбнулась она, и я вздрогнул от мягкого голоса, так и не донеся непонятно из чего сделанную вилку до рта. Тряхнул головой, стараясь вникнуть в смысл слов.
- О чем? – все-таки опустил короб на пол я, поворачиваясь к ней всем телом. Мы сидели рядом, под забитым наглухо досками окном, и прошлое скользкими щупальцами просачивалось из каждой щели гребаного дома.
Подобное уже случалось.
Пару лет назад мы сидели почти так же с Анной в маленькой, заброшенной библиотеке какого-то крошечного города на границе между дух-грани-знает-где и здесь-заканчивается-Мирот, жевали вяленое мясо и перерывали истлевшие свитки в поисках хоть какой-то подсказки, зацепки, намека…
- О том, чему стали сегодня свидетелем, - она тоже немного подалась ко мне. Не просто повернула голову, но развернулась телом. Хрен знает почему, но я подмечал каждое ее движение, каждый невольный жест. Темнота и тишина дома, мерцание светляков, уже остывший ужин делали все… острее, превращали все в нечто яркое, но… болезненное.
Вина. Старый ты придурок. Это точит о тебя свои зубы вина. Ты заслужил.
- Я же вижу, - продолжила Катарин, пристальнее всматриваясь в мои глаза.
- Что?
- Как грызут вас вопросы, как не дают покоя. Удивлена только, что вы так долго сдерживаетесь, что не спрашиваете.
- Вы ответите, если спрошу? – я протянул ей флягу с напитком, развернулся теперь полностью, чтобы не упустить ни одной эмоции.
- Да, - кивнула Катарин, и тени изменили очертания ее лица почти до неузнаваемости. Ярче стали полные губы, глаза, резче скулы. – Вы накормили меня, я готова быть удивительно откровенной с вами теперь, - она не флиртовала, просто усталость взяла наконец-то свое, и теневая расслабилась. Говорила скорее просто с насмешкой, чем с каким-то подтекстом, но…
Я не выдержал.
- Знаете, Катарин, плевать мне на то, кто вы.
- Неужели? – вздернула она брови.
- Представьте себе, - я подался вперед, обхватил ее за плечи, притягивая к себе. – Но не могу упустить такого шанса. Ни один мужчина бы не смог…
- Что вы…
Договорить я Рин не дал. Втиснул ее в себя, прижал так крепко, как только мог. В голове шумело, тени сорвались с цепей, шарахнуло что-то в ребра изнутри.
Плевать.
Мирот мог катиться за грань. Мне было плевать.
Рин судорожно и неловко вцепилась в полы моего халата, выдохнула рвано прямо мне в рот, а я заставил ее отклониться, с каким-то почти одержимым удовольствием вдыхая запах, пробуя на вкус соблазнительные губы. Она оказалась на вкус пряно-хмельной, сладкой, как инжир. Губы были мягкими, податливыми. Я не смог бы оторваться от них, даже если бы в голову мне сейчас летел пересмешник. Совершенно потерял ощущение пространства и времени. Ощущал только ее в собственных руках: тонкое, гибкое тело. Податливое и нежное.
С жадностью, грубостью и торопливостью сопливого мальчишки я прижимал Равен к себе. Гладил плечи, скользил руками по изгибам, зарывался пальцами в волосы на затылке. С каждым новым прикосновением, напоминая себе, что надо остановиться, что сейчас не место и не время, что и так взял слишком много.
А потом Рин тихо выдохнула, приоткрыла истерзанные, искусанные мной губы, ответила на мой поцелуй, сплетая наши языки, и последние здравые мысли вынесло из моей головы.
Равен оказалась не менее жадной, чем я, не менее голодной. Поцелуй стал почти агрессивным. Будто мы наказывали друг друга. Я – за то, что она сбежала от меня, забыла меня. Она – за то что я позволил ей сбежать и забыть.
Я прикусил ее нижнюю губу, втянул дерзкий язык в рот, усаживая Катарин на себя, сдергивая с волос дурацкую ленту, вытаскивая шпильки. Гребаную дюжину шпилек.
А Катарин скользила руками по моим плечам, царапала ногтями шею, заерзала, задышала часто. Я оторвался на миг, чтобы посмотреть в затуманенные глаза и окончательно сошел с ума. Растерянная, растрепанная, с влажными после моих поцелуев губами, ошалевшая.
Желанная.
