Шаманки переглянулись, лицо Йофрид осталось каменным.
— Кнуд Косолапый добрался до Ладосара и высадился на северном, обрывистом берегу двумя драккарами, — продолжала Улва. — С ним больше сотни воинов и он ищет нас, равно как пищу и пресную воду. Со слов следопыта они думают, что достигли большой земли, но далеко в лес заходить боятся, ночами среди деревьев пропадают люди.
— Над ними нет защиты… — Все посмотрели на Обадайю, от рук которого к ране Хильды тянулись потоки целебной энергии. — Учитель не запретил старым хозяевам острова покушаться на этих несчастных, поэтому ночами лес будет нападать на них. А за один день без коней им сюда не добраться.
— Они могут сняться с места и поплыть дальше вдоль берега, — предположила Йофрид, став накручивать на палец локон, — обойти этот долгий мыс и приплыть сюда, на Сонное Лежбище.
— Могут, госпожа, — кивнул волшебник, — но ваше убежище скрыто от моря, как и ваши корабли. Если сильно не повезёт, они высадятся рядом, однако, может и не высадятся.
Женщина задумалась, пересчитала в уме всех своих воительниц, все копья, мечи и топоры, все стрелы и луки, учла высоту стен. Её глаза уже видели поле боя. Кнуд привезёт с собой тёмного шамана, не следует забывать о силе этих мерзких выкормышей Ноанкуна. Выходило, что, скорее всего, сойдясь в битве со стиггманами, воительницы Оры погибнут. Нечего и рассчитывать на мужчин, они слабы и пугливы, никогда не умели держать оружие в руках.
— Она выживет, — сказал Обадайя, срастив края раны Тиры и смыв остатки крови. — Сон, сытная пища и ещё больше сна. Теперь давай посмотрим на тебя, Улва.
Йофрид отвлеклась от своих дум и заметила с удивлением, что её первая хирдквинне против воли попыталась прикрыть рукой грудь, когда юный лекарь принялся разрывать почерневшую тунику. Никогда прежде в памяти конани Улва не проявляла и тени смущения. Достоинство её, впрочем, было в безопасности.
Обадайя сплетал и расплетал заклинания, прогонял боль, отделял присохшую ткань, мыл, оздоровлял и сращивал плоть. На плече не осталось даже шрама.
— Я поспешу к учителю, — сказал он, поднявшись, — передам ему.
— Добавь к этим дурным вестям мои извинения тогда, юный Обадайя. — Йофрид опустила голову. — Беды, о которых я предупреждала, всё же настигли нас.
Его улыбка была подобна лучику солнца в пасмурный день. Хотя в глазах и виднелась боль по тем, кто ушёл, улыбка вселяла странную уверенность в грядущем, дарила силы. «Странный, какой странный,» — думала конани.
— Сострадаю вашей утрате, помолитесь за Хильду богине, которую почитаете, и пусть она сжалится над этой душой. Я тоже помолюсь за неё, если вы не запрещаете. Будьте спокойны и передайте этот дар всем вокруг, ибо вы гости моего учителя. Он во всём разберётся.
* * *
Майрон Синда сидел на полу посреди своего кабинета с поджатыми под себя ногами. Его спина была прямой, расслабленные руки покоились на коленях, а широкая грудь мерно вздымалась. Перед седовласым лежала раскрытая «Семь Дыханий» и он практиковал упражнения, описанные в книге.
Жрецы древнего Грогана указали в своём труде пути оружия, которые опирались на сложную систему верований и… дыхания. Без веры и правильного дыхания, утверждали они, освоить искусство войны должным образом невозможно. Огонь, выдыхаемый драконом, вдохновлял божьих людей, и в нём они видели основу божественной мощи.
Майрон склонен был верить жрецам — большинство боевых стилей, описанных в книге, требовали сверхострых рефлексов, звериной силы и ловкости. Слуги Пылающего поддерживали себя верой в божественное начало и дыхательными техниками. Хотя первого Майрон был лишён, второе оказалось воистину божественным открытием. Когда астральное тело стало отмирать и появились невыносимые боли, когда даже его предела выносливости стало не хватать, лишь дыхание позволяло седовласому держаться.
Он сидел и очень глубоко, медленно втягивал воздух, могучая грудь расширялась, рёбра и мышцы проступали сквозь усеянную шрамами кожу. Вдох. Выдох. Вдох. Полное опустошение лёгких, затем вдох резкий и глубокий до боли, вновь задержанное дыхание и медленный выдох когда лёгкие уже грозят разрывом. Долгая череда быстрых и коротких вдохов, выдохов; важна была не только грудь, но и живот, ибо в животе дракон хранит пламя, в животе горит огонь жизни. Вдох, выдох.
Седовласый открыл глаза. На столе в шести шагах от него стояла трубка. Её чаша была вырезана так, чтобы можно было ставить на ровню поверхность без подставки. Дракон, задравший голову в немом рёве. Майрон резко выдохнул, свалив трубку набок. Пепел рассыпался по бумагам и разлетелся.
Скрипнули ворота, аура ученика стала чувствоваться яснее. Майрон вышел в прихожую, набивая в трубку табак, но не успел закурить. Вошедший Оби казался растревоженным и вскоре, на кухне, седовласый узнал отчего.
— Вот, значит, как? — сказал он, поставив на стол последнюю тарелку с едой. — Новые гости. Или не гости? Северяне. Хорошо, что ты рассказал мне. Хорошо.
— Что нам делать, учитель?
Глаза Майрона были спокойны, жёсткое лицо выражало легкомыслие.
— Ничего не бойся, Оби. Даже без магической силы я смогу защитить свою землю.
Вероятно, не такого ответа ждал отрок.
— Ты видел что-то плохое сегодня?
Ученик поджал пухлые губы, нахмурился, — учитель как всегда читал его.
— Одна из женщин погибла.
— И?
— Я увидел её слишком поздно, пламя жизни погасло, и я не смог бы возжечь его вновь.
— И?
— Учитель, как вы не понимаете…
— Как ты до сих пор не понимаешь, — мягко перебил Майрон, выдыхая со словами дым, — что не можешь быть в ответе за все жизни вокруг. — Тяжёлая рука опустилась на кудри. — Я тоже хотел всех спасти. Всех защитить. А оказалось, что я не могу спасти или защитить даже себя самого. Ты, Оби, лучше меня. Ты многих спасёшь, многих защитишь в своё время. Но не всех. Ни в чьей власти спасти всех, Оби.
— А как же Господь?
Вздох. Мальчик вдруг стал задавать вопросы, не допускавшие уклончивых ответов.
— Как амлотианин, я должен сказать тебе, что власть Его бесконечна. Как некогда волшебник, я должен сказать тебе, что Абсолюта не существует, а наш бог не единственный. Как человек, повидавший кое-что, я скажу тебе, что спасение жизней и помощь людям является заботой лишь самих людей, а не Его.
Это был тяжёлый и долгий взгляд, в котором не нашлось места обычной мягкости и надежде. Что-то воспылало в карих очах Обадайи, что-то очень сильное, и очень хрупкое одновременно.
— Вы неправы, — сказал ученик своему учителю и быстро покинул кухню.
— Ты не поел, — ответил тот через несколько минут в пустоту, отойдя от удивления.
Той ночью седовласый не спал, курил трубку и читал книгу, поглядывая на дубовый шкаф, что стоял у стены. Противоречия бередили и его душу тоже, бывший маг отчаянно боялся, что вскоре ему придётся совершить зло, но вместе с тем, в тайне признавался самому себе, что ждал этого зла.
