— Нет. Просто она наша дочь. Я никогда не была кроткой, а ты хоть и можешь притворяться, на самом деле дышишь огнём. Она видела это, когда ты истреблял стиггманов.
— Что ж, это многое объясняет. — Отрёкшийся волшебник докурил трубку и выбил её о тыл бронзовой ладони. — Пойдём в дом, скоро начнётся дождь.
— На небе ни облачка.
— Пастухи туч говорят, что грозы не миновать. Идём.
Майрон оставил гостью в прихожей, когда сам отправился заваривать чай. Йофрид же выпала возможность увидеть дом, который он построил. Большой, но уютный, хорошо обжитый, чистый дом. Она бродила по этажу, без страха открывая двери, пока не вошла в комнату на конце длинного коридора.
Там пахло табаком и старой бумагой. На стенных полках и за стеклянными дверками шкафов стояли книги, а также всякие странные вещи. В углу высился жуткого вида скелет с хвостом и острыми зубами, в другом углу стоял прямо на полу громадный меч; откушенная человеческая рука плавала в прозрачном сосуде. Ещё в комнате стояли большие сундуки, всякие блестящие побрякушки вроде ожерелий, браслетов; медальоны пылились горками тут и там, несколько разновеликих ножей в ножнах висели на стенах.
— Оброс хламом за годы.
Она вздрогнула, обернулась и приняла чашку горячего напитка. Майрон уселся в кресло со своей, стал доливать туда ракии.
— С этими вещами связаны истории? — спросила Йофрид.
Желтоглазый обвёл кабинет взглядом задумчиво.
— С большинством. Любопытно?
Конани тряхнула рыжей гривой в знак согласия.
— Ладно… видишь железный меч в углу? Этот уродливый клинок принадлежал когда-то вождю людоедов зуланов. Его звали Крон. Когда я в битве отсёк руку, сжимавшую этот меч, Крон взял её в другую руку и продолжил убивать людей.
— Это ложь, — изобразила гримасу неверия орийка.
— Это правда. Причём отсечённой рукой он продолжал сжимать свой клинок.
— Нет!
— Да! Огромный был ублюдок. А вот скелет. Думаешь, это чудовище? Ошибаешься. Это был человек, колдун с мутацией генома. Умел повелевать водяной нечистью, любил менять погоду. Армия речных чудовищ по его воле осадила город чтобы захватить меня, однако я убил мерзавца. В этом мне, кстати, помогла наука старухи Орзы. Потом я выварил кости из плоти и поставил его тут. Вполне заслуженная участь.
— Фериния мне свидетель, — Йофрид отхлебнула горячей и сладкой жидкости, — ты не скучал эти пятнадцать лет. А что… — она выбрала наугад одну из безделушек, взяла с настенной полки блестящий талисман, — это что такое? Волшебное?
— Нет, всего лишь гномская награда за доблесть, один старик подарил, ерунда.
— А вот этот? — Она сняла со стены один из ножей. Его рукоятка была исполнена в виде вороньей головы, а клинок оказался ужасно тупым.
Майрон как-то переменился, поник и даже будто потерял цвет. Слова дались ему тяжело:
— Это её нож, она его так и не забрала… метнула в меня, а потом не забрала.
Йофрид посмотрела на седовласого.
— Её?
Он стукнул по нижним зубам кадоракаровым загубником, переводя взгляд с ножа на лицо орийки, обратно.
— Видишь ли… была одна женщина… не важно.
— Ну чего же ты? — улыбнулась Йофрид, чьи щёки стали немного розовее. — Ничего в этом такого нет, говори спокойно. У меня тоже была женщина. И не одна. Что же теперь, смущаться?
— Мне не интересно, как ты коротала эти годы…
— А мне интересно, как их проживал ты. Но если не хочешь…
— Не хочу. Действительно не хочу. Но не потому, что эта женщина распалила во мне пламя, которое дотоле распаляла лишь ты. Не хочу, потому что мне стыдно. Я подвёл её. Оставил на участь, которая страшнее многих иных. И хоть умом понимаю, что не виноват, в душе знаю, что на мне великая вина. Вероятно, она по сей день не оправилась, если вообще жива.
За окном громыхнуло, небеса осветили ломаные молнии и начался ливень. Как и было обещано. Слушая шум капель, отрёкшийся маг сидел в своём кресле, подперев щёку кулаком и потягивал горючий чай. Под столом тихо мурчал Лаухальганда. Йофрид стало неловко держать нож в руках, и тот вернулся на место. Она набралась смелости, чтобы опять нарушить молчание:
— А эта рука? Она твоя?
— Что? — Майрон дёрнулся, посмотрел на сосуд с забальзамированной рукой, потом на свою бронзовую правую, усмехнулся. — Нет. Нет, нет, нет. Хотя, в некотором роде они связаны. Это рука моего врага. Он лишился её по моей вине, а потом искалечил мою руку. Сквитались. Затем он убил меня, а позже я убил его. Сквитались ещё раз. Такая вот забавная история. Не спрашивай, почему я жив, если умирал, такое иногда случается.
— Это его убивая, ты… ты…
— Да. Он был… он был силён как бог. Сотни магов Марахога погибли в тот день, пытаясь сокрушить его, но лишь оттягивали время. Он явился в облике красного дракона, изрыгал с небес огонь и разрушительные заклинания. Беспощадная и неостановимая сила. Но я подготовился, я знал, что делаю и смог убить эту тварь. И тысячи простых смертных заодно. Ничего-то у меня правильно не выходит.
Вновь тишина. Почему-то она вторгалась в их беседу через каждые несколько мыслей. Верное, причиной был жизненный путь, о котором они говорили. Путь, что не сложился прямым да ровным ни у неё, ни у него, а потому появилась привычка спотыкаться.
— Вот что, Йофрид, гроза не утихнет до утра и обратно ты не попадёшь. Переночуешь здесь. Сейчас прикажу набрать горячую ванну, подготовить постель, а утром отправишься. Потом… потом пришли сюда мою дочь.
— Зачем? — тут же спросила северянка.
— Постараюсь чему-нибудь её научить. Хотя бы как правильно дышать. Будет учиться вместе с Обадайей, пока не отошлю его к новому учителю. Они сверстники, хоть и не похоже, им это пойдёт на пользу. Разумеется, лишь только если ты разрешишь. У меня нет права требовать…
— Ты говоришь, — конани подошла к столу и поставила на него чашку, — что моим людям не нужно уплывать с острова? Потому что я готова, коли на то твоя воля.
Он взял её ладонь в свою и Йофрид поразилась тому, сколь горячи оказались пальцы Майрона. Мужчина был раскалён, ещё немного жарче и прикосновение стало бы невыносимым.
— Не уходите. Живите здесь, теперь это ваш дом.
Она вздрогнула, не удержались предательские слёзы и орийка попыталась отстраниться, скрыть этот стыд. Тёплое слово «дом» поразило её сильнее любого удара, украло дыхание, лишило гордой осанки. Майрон не позволил женщине отвернуться, поднялся, притянул к себе, коснулся обветренного лица бронзовыми пальцами. Они стояли так, близко друг к другу, деля воздух, тепло, затянувшееся на полтора десятка лет одиночество; соприкасаясь губами, животами и чреслами. Они устали от разговоров, оставили это шёпоту дождя.
Раненные сердца лучше понимают друг друга без слов.
