Они скинули капюшоны.
Обадайя, подросток с наливавшимся силой юным телом, тёмными вившимися волосами, и глазами, что горели внутренним светом. Свыше ему была дарована нежная красота, очаровательная в пухлых губах, пушке, что никак не мог переродиться в щетину, и длинных ресницах. Даже немного сколотый резец казался милым в этой картине.
Его учитель, облачённый в тёмное, был намного выше и очень широк в плечах. Ликом своим мужественный; хоть и не старый, он имел белые волосы, с единственной вороной прядью, заплетённые в косу. Твёрдое лицо выражало покой, но в глубине нечеловеческих глаз застыла печаль. Их радужки походили на ярко-жёлтый янтарь, а от солнца зрачки превратились в тонкие вертикальные щёлочки.
Майрон глубоко и размеренно дышал, раздувая грудь как кузнечные мехи. Он подставлял лицо касаниям ветра и слушал крики чаек, а также брань харпесок, которые боялись подлетать близко. Учитель Оби был столь меток, что брошенный камень всегда настигал цель и разил насмерть. Но на глазах ученика он старался проявлять смирение.
— Сегодня, — сказал Майрон Синда, — будет хорошая ночь. Подходящая. Сегодня мы пойдём в рощу. Ты ждал этого, ученик?
— Очень ждал! — воскликнул Оби, расцветая улыбкой.
— Значит, обойдёмся без дыхательной практики. Бежим обратно, тренировка ещё не закончена!
Учитель ринулся по тропке над скалами так резво, что Оби смог нагнать его лишь когда дорога углубилась в лес, покрывавший большую часть острова Ладосар.
Извилистые дорожки, проложенные некогда, обегали самую чащу, ту часть, где деревья росли непомерно великими. Некоторые пути взбирались на скальные хребты Ладосара, — прибрежные и внутренние, — огибали озёра и перебирались через ручьи по выгнутым мостикам. За те семь лет учитель даром времени не терял.
Посреди холмистых лесов, укрытая от глаз всего мира, стояла усадьба. Каменная стена окружала большой двор, где был просторный и уютный дом о двух поверхов, с красной черепицей и белёными каменными стенами. Из крыши поднимался высокий дымохода, под окнами росла, переползая на дом монастырская роза, а часть двора укрывал навес из виноградных лоз. Стояла там конюшня для небесных скакунов, оранжерея, баня, кузница, отдельная алхимическая лаборатория и амбар.
Когда хозяева приблизились, ворота сами распахнулись.
— Сегодня занятий не будет, — сказал учитель, направляясь в кабинет, — отдохни, нам обоим понадобятся силы.
Оби остался в приятном волнении и предвкушении, но глядя в широкую спину, он понимал, что учитель волновался едва ли не сильнее.
С тех пор как Обадайя стал учеником Майрона Синды, и тот привёз его на остров, жизнь мальчика подчинялась строгому распорядку. Он жил тренировками и уроками магии, проводил дни в кузнице и в лаборатории, слушал лекции в домашней библиотеке и практиковался внутри магического круга. Иногда учитель брал его в глубь острова, чтобы вместе искать редкие ингредиенты для зелий, изучать бестиарий; и совсем редко они переправлялись через пролив. Дикая Земля, что раскинулась на юге, была суровым испытанием, но и там он продолжал учиться. Старая Эгге многое могла поведать и ещё больше показать.
Искупавшись в бадье с колодезной водой, которую натаскали самоходные вёдра, и утащив с кухни обеденный поднос, Оби поднялся в свою комнату. Там, среди книжных полок и шкафов с лекарствами, на кровати он подкреплял силы и читал свой гримуар. У каждого мага должен быть гримуар, а ещё ритуальный нож атам и, разумеется, посох. Или жезл, или волшебная палочка, если маг ещё совсем неопытен. Приятное волнение заставляло Оби улыбаться.
Свежий весенний вечер опустился на мир. С балкончика, что выходил на запад, мальчик проводил светило и спустился во двор, одетый в чистое. Книга заклинаний висела на его поясе рядом с ножнами. Учитель пил воду из колодца, разглядывая домишки для духов и пташек, что висели на ветвях деревьев снаружи усадьбы. Теперь его плащ был не чёрным, а красным, капюшон же отцепился от ворота и превратился в широкополую шляпу с пером. Порой он делал так, ибо являлся, суть, мимиком, — живым и волшебным существом.
— Ты отдохнул?
— Да, учитель!
— Тогда идём.
— Мря!
К их ногам подкатился Лаухальганда, который тоже отдохнул за трое суток беспробудного сна. Живой мяч чёрного упругого «каучука» имел только широкий рот и пару кошачьих ушей, но прыгая и катясь, мог мчаться быстрее лошади. Он высунул язык необычайно далеко, снял с воротных столбов одну из ламп и передал Майрону.
— Держим походный шаг, выйдем к роще до полуночи.
Они редко покидали уютные стены дома по ночам, ибо в ту пору из чащоб выходили прежние хозяева Ладосара. Раньше они разгуливали и днём, если деревья давали густую тень, пытались изловить чужаков чтобы съесть, но тогда Майрон объявил им войну. Он был в силе, он был жесток, он убил многих древних, а прочих заставил присягнуть ему и отдать истинные имена в обмен на жизнь. Теперь выжившие прятались в чаще при свете дня, а ночью им позволялось разгуливать, ибо могущественный волшебник мог проявлять милость.
Люди шли быстро, не вглядываясь во тьму снаружи светового круга. Они чувствовали взоры из-за деревьев, слышали голоса, которые нельзя было услышать, если в душе не пылал дар магии, даже понимали их немного, но не останавливались.
Вдруг близ тропы затрещали ветки. Кто-то большой ломился сквозь кустарники, порыкивая и шипя. Майрон сурово сжал губы, дёрнул левой рукой — из рукава плаща в ладонь выпал Светоч Гнева.
— Мурчалка! — воскликнул мальчишка радостно, когда на тропу вырвалась рысь огромная как медведь.
Величественная кошка изобразила удивление. Через миг белое одеяние ученика покрылось слоем линялой шерсти, а на лице появились ссадины от шершавого языка, Мурчалка обожала Оби. Когда-то мальчик выходил и вырастил её, но теперь уж рысь считала его своим котёнком.
— Мурчалка тоже хочет с нами, учитель!
— Что ж, видимо, семья в сборе. Спасибо, что присоединилась.
Кошка пренебрежительно дёрнула на Майрона ухом и продолжила громко мурчать для того единственного в мире человека, до которого ей было дело. Катавшегося в ногах Лаухальганду она сильным ударом отправила во тьму.
Их вела выложенная камнем тропка, в чащу, туда, где тысячелетние деревья возносились исполинскими башнями, туда, где среди их корней, ютилась маленькая, но такая драгоценная рощица. Её границы охраняли словно гридни кадоракары — красные ели. Древесина и смола этих деревьев были дороже злата, а яд, что наполнял иглы, сулил смерть любому.
Они предупреждающе зашелестели, уронили на усыпанную хвоей землю несколько шишек, но гости всё равно приближались. Воздух наполнялся крепчавшим ароматом, дивным, пряным, целительным, магия разливалась вокруг, а угроза росла. Иные легли бы замертво, пронзённые ядовитыми иглами, а они прошли под сень деревьев, слушая как те успокаивались, узнав чужаков.
