Тяжесть океана отчаяния навалилась на него, придавила ко дну и похоронила на непознанной глубине собственного сознания, во тьме безысходности, — ни пошевелиться, ни вдохнуть. Слабая воля не имела бы ни единого шанса, но слабовольные не служили в Безумной Галантерее. Миг показался вечностью, прежде чем Кельвин рванул из-под довления, оставляя на собственной душе кровоточащие раны. Он рванул и ожил, вовремя ушёл из-под тяжёлой ноги, выжил, как выживал всегда. Засверкала гномья сталь, — мечи принялись полосовать голени гиганта. Тварь оглушительно завыла, но вместо крови из её ран сочилась мутная пена. Живой глаз наёмника заволокло слезами. Гигант топтался на месте, силясь достать человека, а тот кружил подле ног-колонн, свежуя их.
Маргу кусками выдирал плоть из шеи своего врага, выхаркивал её и выдирал новые куски пока не расправился с гортанью, и душераздирающий вой не заглох. Отродье Клуату распахнуло свою кровоточившую пасть едва не до вывиха, вцепилось в кость и дёрнулось, теряя зубы. Его бешеные иступлённые рывки продолжались, пока наземь не упал вывороченный шейный позвонок. Гигант зашатался и рухнул. Тело белого орка, там, куда попала пена, покрылось язвами и теперь разжиженное мясо понемногу стекало с костей. Орк сделал несколько шагов и упал рядом. Он устал.
///
Один из чудовищных гигантов наконец достиг берега и как мог поспешил к отходившему от причала баркасу. Из-под широких стоп твари брызгала кровь всякий раз, когда она кого-то давила. Немногие стойкие бородачи, пытавшиеся дать отпор, погибали мгновенно. Поток испепеляющего света ударил прямо в голову существа, а когда погас… плоть лишь немного тлела.
Такого Н’фирия ещё не видела, — во всём мире только сильнейшая магия могла защитить от её жара. Она исторгла новый луч, вложив в него весь огонь, всё, что бушевало в её душе, всю досаду, всё волнение и всю ярость.
— В пепел, в золу, выродок! — шипела женщина, медленно идя вперёд, наваливаясь на ослепительно белую нить, соединявшую её с порождением неведомого зла.
///
Годы напоминали о себе, Кельвин начинал уставать. Сражаться с этим существом как с чем-то живым оказалось бесполезно, лишь ядовитая пена испарялась и жгла человеку горло. Одно только средство оставалось испробовать, — декапитацию!
Переместившись чудовищу за спину и подпрыгнув, галантерейщик стал карабкаться наверх по крутому холму плоти. Он вонзал один меч, подтягивался, вонзал второй выше, подтягивался вновь и так раз за разом. Красные плети извивались тут и там, но ни один отросток не был достаточно гибким, чтобы дотянуться до человека. Гигант выл и стонал отчего немилосердно болела голова, из ушей капала кровь.
Дурнота накатывала волнами, смывая разум Кельвина куда-то в небытие, его тошнило, в животе поселилась резь, живой глаз почти ничего не видел, а брызги пены жгли сквозь доспехи. Он смог взобраться на загривок и, держась за один вонзённый меч, обрушил второй на место соединения черепа с туловищем. Наёмник рубил и кромсал зловонную плоть, пока не счистил дряблые пласты и сталь не заскрежетала по кости. Острия обоих клинков вонзились в мешанину волокон, воин со стоном навалился на рукоятки всем своим весом, гномья сталь не подвела. Шейные позвонки мерзко чавкнули разъединились, голова чудовища сползла на грудь, повисла на мягких тканях. Гигант наконец прекратил выть и упал ничком.
///
Противник Н’фирии повалился на гальку. Ценой огромных усилий она смогли сжечь его голову целиком и теперь едва сама не падала от усталости. Собственное тяжёлое дыхание казалось оглушительным, бронза нагрудника оплавилась и потекла, снег превращался в пар близ Пламерожденной. И всё же она смогла убить только одного, как и оба наёмника. Позор и бесчестие быть наравне с ними! А сколько же этих тварей ещё осталось! Вон они, приближаются, видны уж омерзительные лица, носится по небу вой…
— Латум! — провозгласили хором братья Звездопада.
Н’фирия увидела, что тела людей были покрыты строчками непонятных глиф, они поднимались с колен, держа в руках кинжалы и устремлялись навстречу чудовищам вслед за Хиасом.
— Куда ты их повёл, безумец?!
— Не ради ли господина Сирли ты осталась, добрая воительница? — ответил тот вопросом на вопрос. — Иди за нами! Элрог направляет!
— Безумцы! Вы все!
Но всё же Н’фирия пошла за монахами сквозь мутную снежную пелену.
///
Когда его противник рухнул, огромная сила швырнула наёмника вперёд, он кувыркался по обломкам разорённых жилищ, ломая кости, рассекая кожу в кровь. Наконец этот калейдоскоп боли остановил вращение. Кельвин разлёгся среди истоптанного грязного снега и осколков чужих жизней, видя только на мгновение вперёд. Земля дрожала от приближавшихся шагов, вой чудовищ перекрывал голос ветра.
— Стар я стал, да немощен, — прошептал наёмник самому себе, не понимая, сохранилось ли в нём ещё хоть немного жизни, или пора уж покидать разрушенный сосуд.
Яд чудовища точил его потроха, злой огонь тёк по венам. Кельвин закашлялся, едва не захлебнувшись кровью. Видимо, то был конец. Вот, значит, как всё произойдёт.
В молодости наёмник услышал изречение, которое запомнил, и которое попытался сделать своим кредо: «живи так, чтобы о тебе пели похабные песни; умри так, чтобы о тебе слагали легенды». На смертном одре стало видно, что не получилось, но он и не жалел. Боль утихла, стоило прикрыть волшебный глаз и увидеть перед собой лицо Самшит. Кельвин чуть улыбнулся, когда вспомнил вкус её губ, тепло, гибкую, но нежную силу. Он умирал, потому что решил стать между Самшит и её врагами, — может ли мужчина выбрать смерть лучшую, чем во имя женщины, достойной этого? Нет, никогда…
Необычайное чувство покоя воцарилось в нём. Ни страха, ни судорожной жажды продолжать дышать, никаких сожалений, только умиротворение. Он сам выбрал свой путь и все его поступки, все выборы, привели к этому месту и этому исходу. Ничто, не случившееся, уже не случится, и то — благо.
Подступая к Кромке, он всё же почувствовал движение рядом. Отточенные рефлексы не давали покоя и левая, не сломанная рука потянулась к третьему клинку, будто галантерейщик ещё собирался сражаться. Он открыл волшебный глаз чтобы увидеть над собой нечто ужасное, непотребное, оскорбляющее взгляд.
Белый орк походил на восставшего мертвеца, пена разъела почти всё его лицо, растворила зубы, плоский нос; от нижней челюсти ничего не осталось. Яд проел гортань и опалил грудь, обнажив части ключиц и рёбер. Только глаза надо всем этим безобразием остались прежними: тёмными, холодными. Окровавленные пальцы с лопнувшими перепонками пришли в движение:
«Они скоро восстанут. Бессмертные».
Невзирая на свои раны Маргу поднял человека и понёс в сторону озера. Кельвин хотел кричать от гнева и боли, хотел требовать, чтобы его оставили той смерти, которую он выбрал, но вместо этого лишь булькал и бессильно подёргивался в руках нелюдя. Всё, что ему оставалось, это следить за тем, как существа приближались, сотрясая землю; слушать тоскливый вой. Шаги гигантов были медленными, но широкими, а орк спотыкался, сам едва не падал от смертельных ран. Зачем? Они не были друзьями, даже братьями по оружию больше не были, так почему же…
