Смерть орехово-зуевского мануфактурщика самым негативным образом отразилась на российском торгово-промышленном классе. Наметившееся в марте партийное объединение «москвичей» с «питерцами» в мае – июне забуксовало. По вине «москвичей», вдруг размежевавшихся на две фракции – сторонников совещательной Думы и законодательной. Умеренное большинство возглавил Н.А. Найденов, радикальное меньшинство – молодежь в лице П.П. Рябушинского, А.С. Вишнякова, И.А. Морозова. В.И. Ковалевский тщетно пытался преодолеть возникшие разногласия. Как следствие, Витте утратил всякую надежду на возвращение к власти революционным путем и, верно, с отчаяния откликнулся на призыв министра иностранных дел В.Н. Ламздорфа взять на себя ведение переговоров о мире с японцами в США, старавшихся положить конец затянувшейся войне.
Николай II отправке нелюбимого министра за океан вначале сопротивлялся, и назначение 29 июня произвел, видимо, не прежде, чем кто-то ему разъяснил (не Трепов ли), что дипломатическая миссия – ловушка для Витте: Япония выдвинет неприемлемые условия, мирная конференция потерпит фиаско, глава делегации вернется в Россию неудачником. Недаром и посол во Франции А.И. Нелидов, и посол в Италии Н.В. Муравьев, и посол в Дании А.П. Извольский от сомнительной чести ехать в Америку отказались. А Сергей Юльевич рискнул и… выиграл. Царскосельские «мудрецы» ошиблись в расчетах. Рамки, которыми царь связал Витте руки (никаких контрибуций и территориальных потерь, кроме Южного Сахалина), японцы, воевавшие с северным соседом уже на пределе своих сил, сочли вполне удовлетворительными и 16 августа официально уведомили о том русских послов, после чего 23 августа в Портсмуте подписали вместе с ними мирный трактат.
С 6 июля по 15 сентября 1905 года Витте не было в Санкт-Петербурге. Пока вельможа вояжировал, случилось «чудо»: московское купечество полевело. Большинство переметнулось от умеренного Найденова к воинственному Рябушинскому, то есть разочаровалось в идее законосовещательной Думы. Еще 2 июля на заседании Московского биржевого комитета, предварявшем открытие учредительного съезда Всероссийской торгово-промышленной партии, позиция председателя МБК уверенно лидировала. Оппозиция выглядела бледно. 4 июля в Москве на общем собрании всех региональных депутаций В.И. Ковалевский безуспешно убеждал «москвичей» бороться за введение полноценного парламента. Найденовцы просто покинули зал, когда выяснилось, что все прочие участники, кроме них, думают по-другому. Николай Александрович не постеснялся и даже пожаловался московской администрации на оппонентов, которая наутро опечатала здание, где работал съезд. Пришлось перенести дискуссию в особняк П.П. Рябушинского.
Впрочем, это не спасло мероприятие от фиаско. Без московских купцов, контролировавших снабжение города товарами первой необходимости, договариваться с социал-демократами об организации всероссийской всеобщей стачки представлялось бессмысленным. В ней ключевую роль предстояло сыграть железнодорожникам и почтовикам. Хотя под влиянием большевистского Союза железнодорожных служащих Московского узла Всероссийский железнодорожный союз на съезде, состоявшемся 22—24 июля, и взял курс на подготовку всеобщей забастовки, ее успех всецело зависел от того, насколько полно будут решены бытовые проблемы десятков, сотен тысяч бездействующих рабочих. Московский деловой мир мог обеспечить их потребными припасами в течение всего периода бездеятельности, а мог и не обеспечить. Легко догадаться, как поведет себя голодный железнодорожник, телефонист, телеграфист и т.д.: поневоле быстро возобновит работу.
Так что слово московского купечества в революции 1905 года значило много, если не все. И то, что после гибели С.Т. Морозова оно выбрало за ориентир точку зрения старейшего из собратьев, почтенного главы Биржевого комитета, настаивавшего на диалоге с царем, сразу же развернуло общеполитическую ситуацию в пользу Николая II. Два события красноречиво свидетельствовали о том: Л.Б. Красин, простившись с Орехово-Зуево, тем же летом перебрался в Санкт-Петербург штатным сотрудником электростанции «Общества 1886 г.»; П.П. Рябушинский едва ли не вслед за ним уехал из Москвы во Францию, в Биарриц… отдыхать. И самый влиятельный член РСДРП, и вожак демократического крыла московского купечества собственной ретирадой признали дальнейшую борьбу за голос Москвы бесперспективной. Николай II по-настоящему, обрел шанс на умиротворение страны без какого-либо существенного ущемления прерогатив монарха. Ему следовало всего ничего: пойти навстречу подданным, начав с ними конструктивный диалог в формате регулярно созываемой Государственной Думы с совещательными полномочиями.
Увы, император, не желавший ни на йоту поступаться незыблемостью самодержавия, упустил сию возможность. С 26 мая по 28 июня в Совете министров рассматривались соображения комиссии А.Г. Булыгина о статусе будущей Думы. Благодаря преобладанию в нем либерально настроенных управленцев проект покинул сей фильтр вполне приемлемым для группы Найденова. Думе позволялось обсуждать бюджет, инициировать законы, обременять министров разными запросами и, главное, сообща с Государственным Советом большинством голосов отбраковывать сомнительные затеи членов правительства. Если бы царь тут же и подписал одобренный всеми сановниками акт… 4 июля председатель Госсовета Д.М. Сольский на высочайшей аудиенции пытался внушить главе династии необходимость подобного «полезного ограничения самодержавия». Даже Д.Ф. Трепов, в принципе, не возражал.
И что же Николай II? Государь в привычной любезной манере похвалил соратников за усердие… после чего созвал второе совещание, в Петергофе, длившееся с 19 по 26 июля. На нем присутствовали с десяток сановных особ, уже ушедших на покой (А.С. Стишинский, А.П. Игнатьев, А.А. Бобринский, А.А. Нарышкин и др.). Вот эти «зубры» и принялись дружно подвергать сомнению булыгинскую модель парламента, предлагая поправки, сокращавшие и без того «куцые» права Думы. Например, они добились, чтобы большинство голосов, отклоняющее проекты министров, было не простым, а квалифицированным (две трети). Монарх явно желал, сославшись на авторитетное ветеранское мнение, максимально сузить полномочия Думы и повлиять на ее состав. Императрица Мария Федоровна, похоже, помешала ему.
23 июля атака на Думу достигла апогея: Стишинский предложил ввести вместо смешанных выборов думских депутатов сословные (от крестьянства, дворянства, духовенства и т.д.). Разгорелась дискуссия. В итоге император взял тайм-аут до понедельника 25-го числа. В воскресенье он виделся с матерью, а на другой день после еще одного тура жарких дебатов идею отклонил. Ведь против нее активно выступил великий князь Владимир Александрович. Да и великий князь Николай Николаевич тоже не поддержал.
26 июля совещание закончилось, но в течение заседания историк-славянофил Н.М. Павлов дважды призывал монарха заменить Государственную Думу Земским собором… Николай II промолчал. Не потому ли, что утром разговаривал с «Мамá»? А та накануне вечером долго выпытывала у одного из участников детали обсуждения… И пусть 6 августа закон опубликовали слегка откорректированным, а не в корне, странный петергофский маневр царя запомнился. Выводы напрашивались сами собой: монарх сотрудничать с общественностью не собирается и не будет… А тогда какой смысл в совещательной Думе?
