Осенью эстафету принял Государственный Совет. Примечательно, что 1 января 1909 года барон Икскуль фон Гильденбандт уступил важный пост госсекретаря А.А. Макарову, товарищу главы МВД с мая 1906-го, знакомого Столыпину еще по Саратову. Так что никаких «естественных» бюрократических проволочек на пути многострадального крестьянского закона не возникло. Он сразу же попал в особую комиссию, аналогичную думской аграрной (земельной), где изучался с октября до марта, после чего с поправками его вынесли на суд членов верхней палаты. Им понадобилось полтора месяца на прения и голосования. 30 апреля 1910 года закон утвердили, правда, в откорректированном виде, почему пришлось создавать согласительную комиссию с Думой. Она за месяц привела спорные моменты к общему знаменателю. 2 июня текст поддержала нижняя палата, 10 июня – верхняя, 14 июня 1910 года – император собственной подписью.
Далее в очереди стоял закон о землеустройстве, подробно регулировавший деятельность землеустроительных комиссий и расширявший посредством землемерных работ поле для маневра тем, кто желал, во-первых, выйти из общины, во-вторых, выйти из нее частным владельцем хутора или отруба. Кстати, свидетельства комиссии об отводе земли автоматически укрепляли отмеренную площадь за конкретным хозяином, что и предопределило позднее снижение заявок крестьян на выход из общины и рост таковых на проведение землемерной разверстки. Дума вотировала этот закон 18 февраля 1910-го. Госсовет же вновь потребовал изменений. Повторилась история с согласительной комиссией: окончательный вариант депутаты первой санкционировали 10 мая, второго – 23 мая, государь присоединился к ним 29 мая 1911 года.
Аграрная реформа обрела, наконец, легитимность. Наскоро сколоченная коалиция октябристов с «умеренно-правыми» и «националистами» прошла проверку временем. Впрочем, Столыпин не довольствовался размытостью сего альянса образца декабря 1907-го и позаботился об укреплении слабого звена блока – правого. Процесс развивался параллельно с парламентскими слушаниями крестьянских законопроектов. 18 июня 1908 года в Санкт-Петербурге учредительный съезд реорганизовал фракцию «националистов» в партию «Всероссийский национальный союз» (ВНС). Председательствовал в нем князь А.П. Урусов.
19 апреля 1909 года та же метаморфоза случилась с фракцией «умеренно-правых». Одноименную партию возглавил П.Н. Балашов, потеснив «бессарабца» П.Н. Крупенского. Петр Николаевич, «председатель и инициатор союза русских избирателей Юго-Западного края» (Волынская, Подольская и Киевская губернии), привел за собой во фракцию восемнадцать «земляков» (один с Волыни, восемь с Подолии и девять из Киева). Пусть к весне 1909-го группа уменьшилась на две персоны, тем не менее ядро из семнадцати депутатов имело явное преимущество в сравнении с молдавским центром Павла Николаевича, насчитывавшим всего восемь человек. К тому же на них падала тень «крайне правой» репутации девятого депутата от Бессарабии – В.М. Пуришкевича.
Неудивительно, что постепенно большинство «умеренно-правых» сплотилось вокруг более крупной и цивилизованной группы Балашова, которая затем быстро подмяла под себя и коллег националистов. 25 октября 1909 года обе фракции объединились, а 31 января 1910-го объявили о создании новой партии «Всероссийского национального союза» во главе с… П.Н. Балашовым. Урусова выбрали его товарищем, чего честолюбивый князь не стерпел и вскоре переметнулся к… «крайне правым».
А теперь самое интересное. 19 апреля 1909 года образовалась партия умеренно-правых. 8 мая 1909 года около полудня она солидарно с октябристами снабдила аграрный закон 1906 года долгожданной апробацией нижней палаты. И в тот же день, но в шестом часу вечера, Государственный Совет обсудил инициативу тридцати трех своих сотоварищей «об изменении порядка выборов членов Совета от девяти западных губерний» (Ковенской, Виленской, Гродненской, Минской, Витебской, Могилевской, Киевской, Волынской и Подольской). В роли ее адвоката выступил Д.И. Пихно, главный редактор газеты «Киевлянин», прежде профессор Киевского университета, лидер киевской ячейки «Союза русского народа» и с марта 1907-го один из государственных советников по назначению. Иначе выражаясь, в высокий чин пожалованный царем.
Смысл реформы заключался в учреждении национальных курий – польской и русской, чтобы прекратить избрание в Государственный Совет девяти лиц польской национальности на положенные девять вакансий. Распространение на регионы действия положения о земствах 1890 года должно было помочь в этом. Предполагалось разбить квоту на две части – шесть мест для русских и три для поляков. Любопытный факт. В правительственной ложе присутствовал Столыпин. Сразу после Пихно он взял слово и, признав предложение «приемлемым», рекомендовал палате поручить проработку деталей особой комиссии, пообещав немедленно внести в парламент законопроект о продлении полномочий прежней девятки депутатов на год, до лета 1910-го. Несмотря на возражения князя А.Д. Оболенского, большинство поддержало премьера (94 «за»; 64 «против»).
Однако Дума не сочла затею Петра Аркадьевича разумной. Комиссия по направлению законодательных предположений 23 мая высказалась за отклонение отсрочки выборов. Как ни странно, Столыпин упорствовал и настоял на компромиссном решении – на избрании поляками новых девяти членов Госсовета не на установленный законом трехлетний срок, а всего лишь на год. Дума одобрила данный вариант 1 июня, Госсовет – 8-го, император – 17 июня 1909 года.
Замечу, очень многие удивились тому энтузиазму, с которым премьер бросился реализовывать идеи группы Пихно. «Проснулся» буквально накануне перевыборов советников от западных областей летом 1909 года. Почему не раньше? И вообще, стоило ли так волноваться из-за девяти мандатов в органе власти, наполовину сформированном монархом? По какой причине реформатор зациклился на вроде бы пустяшной проблеме, с непонятным рвением лоббируя принятие обеими палатами нужного закона? Ведь даже угрожать Николаю II отставкой в марте 1911-го посмел, прекрасно сознавая, чем чреват подобный демарш…
Ответ, полагаю, кроется в событиях 19 ноября 1908 года. Кстати, вполне заурядных. Левое крыло Государственной Думы подняло вопрос о распространении Положения о земствах 1890 года на ряд территорий, в которых оно пока не действовало. Если не брать в расчет Прибалтику, Кавказ и Царство Польское, то обойденными являлись Область войска Донского, Сибирские провинции, Астраханская, Ставропольская, Оренбургская, Архангельская и упомянутые выше девять губерний Западного края. Так вот, депутаты заикнулись о правах шести названных русских регионов и убедили коллег избрать новую комиссию – по местному самоуправлению – из семидесяти членов. А возглавил ее на первом заседании 4 декабря П.Н. Балашов. Что произошло после, нетрудно догадаться.
Чем русские Украины, Белоруссии и Литвы хуже, наверняка подумал про себя председатель. Между тем правительство отнеслось к замыслу думцев без особого энтузиазма. Позволить земство донским казакам и астраханцам министры еще согласились, по части прочих, прежде всего сибирских земель и поморских, сильно сомневались. Ясно, что западникам, где доминировало польское влияние, надеяться на положительную реакцию Столыпина и вовсе не приходилось. Но, с другой стороны, земские учреждения – эффективный инструмент для пропуска в краевую власть русского элемента и, следовательно, повышения политического статуса русских на Украине, в Белоруссии и Литве. Да, судя по хронике, участие Балашова в комиссии было невелико (пять официальных заседаний за три месяца). Зато достаточно, чтобы заразиться, точнее, загореться идеей перенесения земства на родную землю.
