– Я дворянин-с и дворянского чтения хочу, а от них приказным пахнет-с.
– Но ведь Катков… – пробовали возразить ему другие, столь же охранительные «красные околыши».
– Катков умер-с.
– Но преемники…
– Какие же преемники-с? Не вижу-с. Земская ярыжка-с. А я дворянин.
И упорно держался «Гражданина». И весь дом читал «Гражданина». Читал и Ника-милуша, хотя злые языки говорили, и говорили правду, будто подговоренный мужичок с ближайшей железнодорожной станции носил ему потихоньку и «Русские ведомости». И – будто сидит, бывало, Ника, якобы «Гражданин» изучая, – ан под «Гражданином»-то у него «Русские ведомости». Нет папаши в комнате – он в «Русские ведомости» вопьется. Вошел папаша в комнату – он сейчас страничку перевернул и пошел наставляться от князя Мещерского, как надлежит драть кухаркина сына в три темпа. И получилось из такой Никиной двойной читанной бухгалтерии два невольных самообмана.
«Твердый дворянин из Ники будет!» – думал отец.
На станции же о нем говорили:
– А сынок-то не в папашу вышел. Свободомыслящий! Это ничего, что он тихоня. Не смотрите! Вот достанутся ему Большие Головотяпы, он себя покажет! От всех этих дворянских папашиных затей-рацей только щепочки полетят.
И отец и станция равно глубоко ошибались. Из всего, что было Нике темно и загадочно в жизни, всего темнее и загадочнее оставался вопрос:
– Что, собственно, я, Никандр Обманов, за человек, каковы суть мои намерения и убеждения?
От привычки урывками читать «Гражданина» не иначе как вперемежку с потаенными «Русскими ведомостями» в голове его образовалась совершенно фантастическая сумятица. Он совершенно потерял границу между дворянским охранительством и доктринерским либерализмом и с полною наивностью повторял иногда свирепые предики князя Мещерского, воображая, будто цитирует защиту земских учреждений в «Русских ведомостях», либо, наоборот, пробежав из-под листа «Гражданина» передовицу московской газеты, говорил какому-нибудь соседу:
– А здорово пишет в защиту всеобщего обучения грамоты князь Мещерский!
Смерть Алексея Алексеевича очень огорчила Нику. Он искренне любил отца, хотя еще искреннее боялся, И теперь, стоя над засыпанною могилою, – с угрызениями совести сознавал, что в этот торжественный и многозначительный миг, когда отходит в землю со старым барином старое поколение, чувства его весьма двоятся, и в уши его, как богатырю скандинавскому Фритьофу, поют две птицы, белая и черная…
«Жаль папеньку!» – звучал один голос.
«Зато теперь вольный казак!» – возражал другой.
«Кто-то нас теперь управит!»
«Можешь открыто на “Русские ведомости” подписаться, а “Гражданин” хоть ко всем чертям послать».
«Все мы им только и жили!»
«Теперь mademoiselle Жюли можно и колье подарить…»
«Что с Обмановкой станется?»
«Словно Обмановкою одной свет сошелся. Нет, брат, теперь ты в какие заграницы захотел, в такие и свистнул».
«Сирота ты, сирота горемычная!»
«Сам себе господин!»
Так бес и ангел боролись за направление чувств и мыслей нового собственника села Большие Головотяпы, Обмановки тож, и так как брал верх то один, то другой, полного же преферанса над соперником ни один не мог возыметь, то физиономия Ники несколько напоминала ту карикатурную рожицу, на которую справа взглянуть – она смеется, слева – плачет. Но что в конце концов слезный ангел Ники должен будет ретироваться и оставить поле сражения за веселым бесенком, в этом сомневаться было уже затруднительно».
Русская сатира XIX – начала XX веков. М. – Л., 1960. С. 337—351.
Из доклада директора Департамента полиции С.Э. Зволянского министру внутренних дел Д.С. Сипягину, 4 марта 1902 года
«Для большей успешности пропаганды идеи мирного движения рабочим было внушено просить Озерова прочитать соответствующую лекцию в Историческом музее, тем более что приближалось 18 апреля – день празднования революционной маевки. Озеров сначала соглашался, так что на 18 апреля было уже обеспечено и помещение для лекции в Историческом музее, но, все еще не вполне доверяя рабочим и опасаясь демонстрации, он в последние минуты изменил свое решение… Тем не менее согласно данного Озеровым обещания рабочие не теряли надежды выслушать его лекцию и ожидали осуществление этого в мае…
Между тем… представлялось крайне желательным немедленно приступить к подготовке рабочей массы к будущей деятельности Общества взаимопомощи, тем более что за наступлением глухого летнего времени, когда радикальный элемент обыкновенно оставляет Москву, момент для такого рода образовательных совещаний казался наиболее благоприятным и безопасным, в особенности имея в виду необходимость скомплектования сильной и многочисленной группы рабочих мирного направления, способной выдержать осенью натиск возвратившихся в столицу революционеров. По сим соображениям рабочим-инициаторам внушено было возбудить официальное ходатайство перед обер-полицеймейстером о разрешении им собираться по воскресным дням в свободной летом аудитории Общества народных развлечений для совещаний по бытовым вопросам…
За отъездом Озерова на каникулярное время в отпуск, в качестве руководителей им были рекомендованы его единомышленники и друзья: секретарь союза потребительных обществ Анофриев и приват-доцент Московского университета Вормс… Выразив свое полное сочувствие усваиваемой рабочими тактике и растущей среди них благонадежности, представитель инспекции одобрил их ходатайство, дал ему официальный ход и, кроме того, пообещал свое содействие по привлечению в кассу пожертвований со стороны хозяев.
Ввиду достаточно выразившейся в это время корректности и безусловной благонамеренности рабочих, примкнувших к группе мирных профессионалов, ходатайство о воскресных совещаниях в аудитории Общества народных развлечений получило благоприятный исход, и 27 мая состоялось первое совещание рабочих механического производства в аудитории Общества народных развлечений под руководством приват-доцента Вормса, беседовавшего о целях и задачах будущего общества взаимопомощи…
3 июня состоялось второе совещание, в присутствии более 100 человек, слушавших беседу В.И. Анофриева о потребительских обществах, который указал на ту их особенность, что доходы от них можно обращать на покрытие взносов в кассу Общества взаимопомощи и тем избегать необходимости производства особых для сего вычетов. Во второй половине совещания рабочие возбудили вопрос об уничтожении обычая “вспрысок” новичков и глубокой унизительности, а равно бесполезности практикуемых обысков рабочих при выходе их из пределов заведения по окончании работ.
Руководитель совещания констатировал, что присутствовавшие рабочие, несмотря на тесноту помещения и происходящую от того духоту, сохраняли образцовый порядок, терпеливо выслушивали ораторов из товарищей, собравшихся из разнообразных районов Москвы, с напряжением и серьезным вниманием относились к обсуждаемым вопросам и имели видимое желание оправдать весьма лестное для них доверие местной администрации, разрешившей эти совещания…
