Мы тогда, господа, говорили вам о том, что необходимо этот вопрос поставить основным, вопрос о реорганизации власти, и вы помните – не для полемики я сейчас это говорю – вы помните, что нас называли тогда доктринерами и утопистами. А теперь? Теперь, господа Члены Государственной Думы, каждому из вас ясно, что то, что докатилось до Петербурга, в этой стихии голодающих женщин на улицах, ведь это уже крах, ведь это уже состояние, когда почти нельзя организовывать, почти нельзя управлять. Ведь масса, стихия, у которой единственным царем делается голод, у которых разум затмевается желанием погрызть корку черного хлеба, у которых вместо рассуждения является острая ненависть ко всему, что препятствует им быть сытыми, ведь с этой массой, с этой стихией рассуждать уже нельзя. Она уже не поддается убеждению и словам.
Вот сегодня здесь говорили о том, что мы должны обратиться с призывом к стране, чтобы страна дала хлеба. Но как вы обратитесь с призывом вот к этой массе рабочего петербургского люда, чтобы он молчаливо голодал? Как вы скажете, как вы подойдете к этому населению, которое недавно вы еще обвиняли в том, что оно хочет и идет против интересов государства, устраивая забастовки? Как вы подойдете к нему, господа? Ведь вся задача, стоящая перед государством в настоящий момент, заключается именно в этом парадоксальном положении, скажу я. Нужно заставить население сознательно голодать, нужно заставить людей, чтобы они поняли, что при известных условиях они не могут ничего иметь, кроме того, что они имеют. Но ведь для этого нужен разум, нужен рассудок, нужно, чтобы эти люди относились сознательно к событиям, нужно, чтобы они сами поняли, узнали, посмотрели и попробовали организовать у себя вот эту систему голодной жизни, эту необходимость голодать.
И вот мы сегодня говорим о Петербурге, но передо мною выписка из газеты, которая говорит о том, что к 18 февраля в Москве готовится расчет 38 000 рабочих. Сейчас уже там закрыто свыше десяти фабрик, и готовятся к закрытию 46 больших фабричных учреждений. Вам уже говорил здесь и депутат Скобелев о том, что делается в других городах.
Я не буду вступать в прения и спор, и доказывать мои тезисы в отношении министра Риттиха. Но вот перед вами, господа, эта задача ставилась, этот вопрос был пред вами поставлен – противоположность интересов города и деревни. С этим лозунгом поехал министр по России, что нужно заставить поголодать этот город, который бросает бешеные деньги на кутежи, рестораны, кинематографы. И к вам подходили с этой детски наивной, нелепой конструкцией взаимоотношений экономических сил классовых и общественных организаций России. Вам противопоставляли город и деревню, и звали вас заняться организацией помощи деревне, забывая о городе.
Но ведь мы-то живем для городской культуры. Ведь без города деревня не может ничего не только совершить, но приступить даже к делу, потому что город теперь является основной артерией государственного строительства и государственного творчества. И когда шел к вам человек с этим лозунгом, он город забыл. И теперь город вам отвечает, и отвечает не организованным требованием, не так, как ответил бы на это европейский город, политической кампанией, а он отвечает вам стихией голодающих масс.
Я сегодня взял на себя обязанность передать вам, Членам Государственной Думы, то, что мне вчера сказали те путиловские рабочие, которые у меня были. Они просили меня – это была депутация от рабочих, представлявших сливки Петербургского Путиловского завода. Они просили меня передать вам следующее: скажите вашим товарищам, Членам Государственной Думы, что мы сделали все, чтобы этого закрытия завода вчера не последовало; мы сделали все и, как говорил уже депутат Скобелев, они даже согласились вернуться на работу на старых условиях. Но в тот момент, когда таково было настроение руководящих рабочих масс завода, они прочитывают объявление о закрытии Путиловского завода и о том, что 36 000 петербургского населения, самого обездоленного и голодающего, выбрасывается на улицу. Они прочли это тогда, господа, когда только что провели по всем мастерским ряд организованных собраний, где доказывали по тем или другим соображениям несвоевременность сегодня развивать это рабочее движение. И они просили меня вам передать.
Я ответил им, господа, Члены Государственной Думы: “Я сомневаюсь, чтобы большинство Государственной Думы поняло вас. Кажется, общего языка, между вами и ими нет никакого”. Но я обязанность свою исполняю (слева и в центре голоса: напрасно), я вам передаю. И если напрасно, то сделайте то, что требует от вас гражданский долг настоящего момента.
Посмотрите на государство, посмотрите на то, что гибнет, и пойдите вместе с нами. Потребуйте немедленно через лиц, выбранных из этого собрания, от власти, чтобы с завтрашнего дня рабочее население и население столицы было привлечено, организовано к поставке продовольствия и кампании кормления города. Создайте в рабочих кварталах и в центре города обывательские комитеты, которые получили бы право распределять этот голодающий паек среди населения, и я утверждаю, господа, что когда вы позовете рабочих к организации, эту массу, она сделает все, что нужно будет сделать.
Но вот этими методами, этой встречей артиллерийскими солдатами и жандармами вы не создадите государства, которое могло бы хоть один день сопротивляться организованному врагу. Вы это должны сейчас сделать! Но вы молчите, вы не поднимаете вашего голоса, вы действенно не боретесь за то, чтобы власть безумная не губила государства, нам всем одинаково дорогого. И если вы говорите, что я сказал рабочим неверно, что у вас есть с ними общий язык, докажите это сегодня, и завтра потребуйте этого, обратитесь к власти с теми требованиями, которые я вам предлагаю.
Господа, положение слишком серьезно. Я знаю, что многие лица, стоящие у власти и не делающие политической карьеры, и многие лица, высоко стоящие на ступенях военной администрации, они это понимают, они говорят, что вы думаете, разве мы сами не знаем, что с тем, что поднимается, с этим движением мы никакими штыками не справимся. Но, не справившись штыками, они в это же время, господа, не имеют мужества, не имеют сознания гражданского долга пойти и сказать: мы требуем, чтобы во имя той крови, которая проливается на фронте, и за которую мы отвечаем, мы требуем, чтобы вы, власть, подчинились единогласно требованиям страны, и мы требуем, чтобы немедленно вы ушли с ваших мест (рукоплескания слева и в левой части центра; голоса: браво).
Когда же еще слова о том, что вы хотите спасти государство, когда еще эти слова могут и должны превратиться в дело, как не сейчас, когда появляется этот симптом, этот Невский проспект, который сейчас заполнен толпой из пригородов, разгоняемой солдатами в настоящий момент, когда я говорю с этой кафедры, когда появляется этот симптом краха государственного организма.
Будьте гражданами, встаньте на защиту того, что вы должны сберечь, потому что вы русские люди! Встаньте и скажите: мы требуем! И если этого не будет, я буду прав, когда говорил рабочим: между этими людьми и вами нет общего языка! Докажите, что он есть! Тогда мы откажемся от наших слов! (рукоплескания слева и в левой части центра)»
Стенографический отчет пятой сессии Государственной Думы четвертого созыва. Пг., 1917. Стб. 1649—1653.
